Боевое кредо

Загорцев Андрей Владимирович

– Он колбасу втихую жрет, – сказал вслух доктор, – у него завтра расстройство желудка будет.

– Вот она, натура начфиновская! – заорали техники. – Достойную смену готовит себе бригадный «денежный мешок»!

– Я ничего не ел, – начал отбрехиваться из-под бушлата «летеха».

– Ничего не знаю, – позевывая, ответил я, – завтра доктор тебя накажет, если расстройство желудка схватишь…

Дремавшие неподалеку близнецы сразу же проснулись и слаженно, в один голос, запели-заорали:

– Алли-луев, Алли-луев! Ты отрежь ему полхуя…

– Артемьевы, заткнитесь! – закричал на всех Ромашкин, прилаживающий в наколенные ножны какой-то огромный тесак.

– Леня! Мы тебя боимся! – закричали братья-радисты. – Ты еще физиономию

ваксой намажь, чтобы быть совсем как Шварценеггер или Миша Пореченков! Возле казармы второго батальона, кстати, классная банка стоит. Свистни – тебе матросы враз притащут.

– Идиоты, – обозвал братьев Ромашкин, – у меня грим есть специальный, «Туман» называется. Все цвета – как надо. А то я, если ваксой намажусь, буду как бурятский спецназовец на показухе у президента – маскхалат зеленый, а рожа черная…

– Ага, и берет голубой, надень, – вставили свое веское слово технари.

Все еще немного посудачили и потихоньку начали засыпать, лишь лейтенант ворочался под бушлатом и чем-то похрумкивал.

А в два часа ночи меня вызвали на предварительную постановку задачи. Нашу группу на особый контроль взяла комиссия с самого, что ни на есть, верху. Задачи «нарезал» сам председатель комиссии. Начальник оперативного отделения, присутствовавший при постановке задачи, схватился за голову и попытался потерять сознание. Командир бригады, осознав, что же нам все-таки предстоит, дал понять начоперу, что сознание надо терять по старшинству – сначала старшие начальники, а потом уже и подчиненные. Заместитель по воспитательной работе, он же оперативный офицер моей группы, ничего не понял и потому выглядел лучше всех. Я понял все, но ничего не осмыслил и пошел обратно в спортзал. К утру нам должны были принести выписку из приказа, а к обеду уже десантировать парашютным способом.

Простой пешей туристической прогулки с выходом на бригадное стрельбище и отработкой упражнения «группа в налете», на которую надеялся весь личный состав офицерской группы, не получалось. Нам предстояло обнаружить командный пункт армии, участвующей в учениях, определить его точное местоположение и, по возможности, вывести из строя, хотя бы на небольшой срок. Задачу придется выполнять в условиях активного противодействия. Проще говоря, нас будут отлавливать и условно уничтожать. Посредники при объединениях и соединениях уже получили задачи от руководителя учений. Тучи над нашей группой сгустились. Лейтенант-финансист, узнав о том, что нас могут поймать со всеми, так сказать, вытекающими, начал писать завещание. Ромашкин заявил, что живым не сдастся, и распихал по карманам дополнительные пачки холостых патронов. Братья Артемьевы попросили лейтенанта включить в завещание пункт о том, что все подружки лейтенанта должны отойти в собственность близнецов в случаях: а) если лейтенант умрет от страха еще на прыжках, б) если его поймают и забьют до смерти или до потери жизненно важных функций отвязные мотострелки, в) черненькую, с длинным носом, завещать никому не надо.

Глава 2

Вся группа стояла на площадке стартового осмотра, уже облаченная в парашюты, и сурово осуждала действия лейтенанта-начфина. «Начфиненок» корчился и просился отойти, ибо, по его выражению, «клапана скоро не выдержат и днище вышибет».

– Чмырение колбасы под бушлатом – дело, недостойное российского офицера-разведчика, – добивали лейтенанта братья-капитаны Артемьевы.

– Я не ел колбасу, у меня просто от волнения перед прыжками расстройство, – ныл лейтенант.

Я молча радовался тому, что разрешили прыгать без грузовых контейнеров. После прыжка надо будет всего-навсего найти по поисковому приемнику наши «грузы», на которые прикрепили «маркерный» передатчик, облачиться, снарядиться, еще раз провериться и бодро шагать в сопки. В полученной выписке из приказа, принесенной лично заместителем по воспитательной, была написана такая галиматья, что мне стало не по себе. Воспитатель мои стенания не учел и отбрехался словами «нет задач невыполнимых». На этом, решив, что его обязанности оперативного офицера закончились, с высоко и гордо поднятой головой убыл домой. Как бы ни пытались его заставить работать на учениях, он с чувством гордости, млея от собственной значимости, отвечал: «Что-о-о-о?! А вы в курсе, что я – оперативный офицер особой группы?» Для придания антуража заместитель по воспитательной, неизвестно зачем, получил на складе РАВ пистолет «Кольт М1911» и носил его в огромной кобуре, передвигаясь вдоль стен и пересекая открытые участки местности исключительно бегом и с оглядкой. До нашего вывода он постоянно исчезал из части под предлогом инструктажа и доведения оперативной обстановки. Так как момент нашего убытия он проспал, сладостно подремывая у себя в кабинете и укрывшись подшивками «Красной звезды», то еще целые сутки исчезал из части, чтобы нас проинструктировать. Командиру это надоело, и он в нелицеприятной форме предложил своему заму не маяться херней. Зам ответил, что у него в связи с учениями обострился «чеченский синдром» и в ушах до сих пор стоят крики и вопли ваххабитов. На это командир заметил, что у него, у зама, в ушах стоят крики владикавказских проституток в сауне. В результате они поругались и, слава богу, про нас не вспомнили.

Стоять было скучно, и я, вперившись взглядом в проверяющего нас вэдээсника, от нечего делать зевнул. Майор засуетился, но справиться с собой не смог – рот его безудержно начал раскрываться, и он тоже зевнул, да так, что, кажется, вывихнул челюсть и тотчас, выпучив глаза, побежал к бригадному медику, вольготно разлегшемуся на парашютном столе и сладко похрапывающему.

– Щас у начмеда спирту попросит, – печально проговорил зевающий Аллилуев.

– Нету спирта, – сразу же ожил бригадный начмед, – не дам! Вы, десантники, совсем охамели: летом – в унтах ходите, зимой – спирту просите… Вам самим спирт на приборы положен – вот его и пейте.

Челюсть вэдээсника сама по себе встала на место, и он начал оправдываться:

– Нам ЛТО (летно-техническое обмундирование) по нормам довольствия положено, и чужой спирт мы не хапаем, и вообще, доктор, довыделываешься – пойдешь у меня выпускающим с бабами-«перворазницами» и батальона связи!

– Ой, да ладно! Прибежишь еще ко мне на проверке за освобождением от кросса. Так что нам на ваши угрозы плевать!

– Ой, да ла-а-адно, мы тоже люди гордые, – взъярился вэдээсник.

– Конечно, пока вас не пнешь, вы не полетите, – съязвил Ромашкин, поправляя ножные обхваты. – И вообще – давай, связывайся с летчиками, сколько можно этот борт ждать?

– Скоро будет. В первой корабельной группе прыгнут спортивная группа и комбриг, а вы на второй заход пойдете.

– Так, блин, отпусти нас! Мы хоть присядем! Сколько стоять можно?! А мы тебе глушак на твоей «Мазде» заварим на халяву, – предложили в один голос Пачишин с Пиотровским.

– Глуша-а-ак, – заинтересовался вэдээсник. – Корабельная группа, разойдись! Давайте поговорим на эту тему подробнее.

Технари, отойдя в сторонку, начали обсуждать особенности «заваривания» глушаков на японских автомобилях. Я плюхнулся на парашютный стол рядом с медиком. Начмед встрепенулся, подозрительно посмотрел на меня, закапал себе в рот что-то из пипетки и, довольно хрюкнув, снова задремал.

Неподалеку от меня «нарисовался» неподражаемый штабист Вова Черепанов и начал показывать мне какие-то знаки.

– Вова, что ты там корчишься?! – проорал я ему.

– Сюда подойди, – сквозь зубы зашипел Вовочка и помотал головой, осматривая окрестности и провожая подозрительными взглядами шарахающихся рядом бойцов и офицеров. Пришлось вставать с помощью Ромашкина и переться к Владимиру.

– Что надо, штабная крыса? – очень мило поприветствовал я его.

– Кофе будешь с коньяком? У меня термос с собой, – не обратил внимания на мое хамство Черепанов.