Боевые псы Одиума
Шрифт:
– А чуть поконкретнее!
Уильям вздрогнул и поморщился, будто получил пощечину. Ему явно не хотелось обсуждать свою прошлую работу, но опасение нарушить договор – информация в обмен на жизнь – вынуждало Бригмана поторапливаться с ответами.
– Хорошо, я постараюсь, только вы, пожалуйста, не перебивайте и прошу: не делайте из всего сказанного мной поспешных выводов… – Он вновь посмотрел на Одиннадцатую, в которой определенно видел ожидающего команды палача. – Должно быть, вам известно, что в медицине определяют две стадии смерти человека: клиническую и биологическую. Последняя является необратимой, и с ее наступлением любая реанимация уже бессильна. Это – аксиома, и потому все те, кто говорил, что в Контрабэллуме мы с коллегами воскрешали мертвецов, абсолютно неправы. Мы всегда реанимировали живых людей, и во время наших экспериментов не умер ни один из подопытных!.. Отличие же посттерминальной
– Чистилище! – осенило Бунтаря. – Ты с коллегами сначала подводил нас к этой «точке невозвращения», а затем поспешно реанимировал!
– Откуда вам известны такие подробности? – изумился Бригман. – Холт об этом точно не знал! Вам что, довелось допросить самого Данна?
– Считай, что это прозрение, – огрызнулся превентор, чувствуя, как внутри у него начинает закипать злоба. Бунтарь уже подозревал, какая истина откроется им следующей. – Значит, говоришь, тебе посчастливилось провести двадцать пять удачных воскрешений. А перед этим вам попросту пришлось каждого из нас прикончить! Неужели в этом и состояла цель ваших исследований?
– Мне незачем от вас это скрывать – именно так все и было, – признался Уильям. – Не забывайте, ради чего вообще затевался проект «Превентор» – Хоторн искал способ обойти ультрапротектор. Мы – будущий костяк научных сотрудников Контрабэллума – работали тогда в других военных исследовательских центрах, а занятие посттерминальной реанимацией было нашим общим хобби. Разумеется, первые эксперименты мы проводили не на людях, однако, опыты над животными уже дали нам кое-какие любопытные результаты. В частности, у реанимированных на грани биологической смерти собак полностью отсутствовало биополе… Вернее, так мы в то время считали, поскольку еще не имели на руках необходимого оборудования, чтобы определить: биополе у воскресших на «точке невозвращения» вовсе не исчезало, а видоизменялось. Причем настолько, что не прекрати Контрабэллум свое существование, вряд ли и сегодня мы полностью раскрыли бы природу этих изменений. Однажды Хоторн прослышал о наших частных исследованиях и с тех пор постоянно за ними следил, а иногда даже оказывал посильную финансовую помощь. Поэтому, когда Крэйг сумел-таки найти нашим знаниям практическое применение, мы без раздумий перевелись на работу к нему в институт – перспективы для ученых там открывались просто безбрежные.
– Как же вам удавалось с такой поразительной точностью рассчитывать процесс нашего возвращения из Чистилища? – Бунтаря больше интересовали неизвестные детали, поскольку о целях Контрабэллума он был уже порядком наслышан. – Ведь ты сказал, что ради успеха в этом деле счет шел буквально на секунды.
– Опыты с посттерминальной реанимацией имеют мало общего с обычной работой реанимационных бригад «Скорой помощи». Само собой, что мы – «посттерминальщики» – также вовсю использовали прямой массаж сердца, искусственную вентиляцию легких и прочие методы коллег-реаниматоров. Но все это применялось нами уже в финале нашей процедуры. Для нас, как бы дико это ни звучало, главное было – вывести человека из клинической смерти в строго определенный момент. И за те несколько минут, пока пациент достигал «точки невозвращения» – или, попросту говоря, умирал, – мы не предпринимали для его спасения никаких мер. Но таковы были правила. Хотя, прознай о наших опытах цивилизованный мир, нас бы уже давно публично распяли, это точно… Разумеется, процесс «умерщвления» подопытного был отработан у нас до мелочей: строго выверенная доза смертельного препарата, воздействие которого на человеческий организм можно было прогнозировать достаточно точно, и сканер биополя – без него в посттерминальной реанимации вообще никуда. Только по специфическому «затуханию» ауры пациента мы определяли, когда нам приступать к выведению его из клинической смерти. Все это требовало от нас громадной концентрации сил и воли. И конечно же – ответственности. Уверяю, никто из нас ни на миг не забывал о том, что прежде всего вы – обычные люди, за жизнь которых мы, медики, обязаны бороться до конца…
Сигнал от Планктона так и не поступал. Разумеется, он загодя предупредил превенторов, что его работа займет некоторое время, но для лазутчиков оно тянулось сейчас так медленно, будто их усадили на раскаленную сковороду.
– И что происходило потом? – осведомился Первый, наблюдая за передатчиком.
– Вы имеете в виду, когда наши пациенты возвращались к жизни? – уточнил Бригман.
Бунтарь кивнул, и Уильям сразу помрачнел, словно до последнего надеялся, что собеседник спросит его о чем-то другом.
– Если говорить с позиции врача, которому пришлось в молодости давать клятву Гиппократа, то ничего хорошего не происходило. Пациенты оставались живы и физически здоровы, но никто из них уже не был полноценным человеком. Однако с позиции ученого, много лет занимающегося изучением свойств биополя, результаты экспериментов являлись просто потрясающими… Сейчас я веду речь не о вас – одиннадцати подопытных, переселенных на Периферию, – а о других – тех четырнадцати, что служат под командованием полковника Данна. Точнее, сегодня их тоже уже одиннадцать. Трое из превенторов Айзека погибли, когда пытались захватить вас месяц тому назад, а еще двое получили увечья.
– Все-таки ты ученый, а не врач, – заметил Бунтарь. Прозвучавшее в голосе Бригмана сожаление наглядно продемонстрировало, какой позиции он сегодня придерживается. Уильям ни словом не обмолвился о погибших на Периферии девяти списанных превенторах, но при упоминании жертв Бунтаря и Невидимки голос посттерминального реаниматора сочувственно дрогнул. Яснее ясного, что сейчас он переживал не о людях, а о загубленном результате долгих и кропотливых исследований.
– Совершенно верно – ученый, – не стал отпираться Бригман. – И всегда им оставался. До самой своей смерти буду видеть в кошмарных снах тех монстров, в каких мы превратили ваших товарищей и лишь по чистой случайности не превратили вас. Хотите верьте, хотите нет, но только по этой причине я забросил научную деятельность и попросил Хоторна перевести меня на службу сюда, в «Синай», подальше от того проклятого подземелья. Наше неудержимое любопытство, в конечном итоге, поломало жизнь двадцати пяти отличным ребятам, поэтому вам есть, за что меня ненавидеть, не так ли?.. Но тем не менее как ученый – человек, обладающий холодным рассудком и мыслящий глобально, – я склонен считать, что столь высокая цена была заплачена не напрасно. Да, мы так и не выяснили, что скрывается за гранью человеческой жизни, зато теперь доподлинно знаем, что происходит с человеком непосредственно на этой грани. Вы не добрались до нее буквально полшага, ваша подруга подошла еще ближе, но не настолько, как превенторы Айзека Данна. И только потому, что вы не дошли до цели это мизерное расстояние, вам посчастливилось вернуться из путешествия к границе жизни людьми.
– Кем же тогда вернулись оттуда последние четырнадцать превенторов?
– А кем, согласно легендам, возвращаются люди с того света? – невесело усмехнулся Уильям. – Тенями, призраками, зомби, прочей обездушенной нежитью… Превентор номер двенадцать был первым, кто практически достиг «точки невозвращения», а не подобрался к ней вплотную, как вы. Время, которое Двенадцатому оставалось прожить до неотвратимой смерти, составляло всего семьдесят восемь сотых секунды. Ровно столько и ни мгновением меньше требовалось нашему автоматическому реанимационному комплексу ценой в полмиллиарда долларов, чтобы запустить процесс спасения жизни этого подопытного. Семьдесят восемь сотых секунды… Они и стали для нашей научной группы финальным рубежом, пересекать который мы уже не дерзнули. Хотя будь у нас в распоряжении более точное оборудование… Впрочем, теперь это не имеет значения, поскольку и так ясно, что ничего хорошего человека за тем пределом не ожидает…
Именно преодоление секундного «рубикона», отделявшего жизнь подопытного от смерти, и решило успех проекта «Превентор». Из всей «Ундецимы» наиболее близко подобралась к этому рубежу Одиннадцатая – одна целая и пять сотых секунды, однако ей не хватило до положительного результата (по стандартам Айзека Данна – руководителя проекта) всего какого-то неуловимого мгновения. Дорогостоящее высокоточное оборудование для посттерминальной реанимации взялось за спасение жизни Невидимки уже после того, как ее биополе приобрело все качества, обязательные для последующего поколения превенторов. Но все равно этого оказалось недостаточно, чтобы попасть в ряды тех, кто избежал ссылки на Периферию.
Бунтарь – превентор номер один – являлся самым «недодержанным» в состоянии клинической смерти превентором: три целых пятьдесят шесть сотых секунды до достижения критической отметки. Реаниматоры Контрабэллума уже знали, что у вернувшихся из Чистилища пациентов всегда наличествует потеря памяти, но вот определить глубину амнезии ранее на животных удавалось лишь весьма и весьма приблизительно. Собаки не подчинялись прежним хозяевам и забывали разученные ранее команды, однако легко усваивали новые и не дичали. Потупив взор, Бригман признался, что нечто похожее ожидалось экспериментаторами и от подопытных-военных, у которых подчинение приказам тоже было заложено на уровне инстинктов.