Шрифт:
Ждали «забастовщиков»…
Ещё с вечера сотня казаков расположилась на опушке леса, мимо которого должны были идти рабочие «снимать» соседнюю фабрику.
Ночь была тёмная, сырая. Время ползло медленно. Казалось, небо стало навсегда тяжёлым и чёрным, – никогда на него не взойдёт тёплое, яркое солнце.
Солдаты полудремали. Изредка кто-нибудь перебрасывался отдельными словами.
Казак Поддубный, широкоплечий скуластый малый, развалившись на животе, растопырив
– Вот тебе и «не убий!», – говорил он. – Как прикажут «пли!» – держись только.
Ефименко молчал.
– Слово Божие, слово Божие! – где уж там… Знай слушайся: раз, два… вот те и вся Библия!
Ефименко заворочался под шинелью и отрывисто сказал:
– Кущунствуешь!..
– Уж это там я не знаю, – упрямо продолжал Поддубный, – только что, велят тебе стрелять, и будешь: потому – присяга, крест целовали. А то: «Не убий». Начальство знает. Господь прямо сказал: слушайтесь начальства – от Бога оно!
– Не разумеешь Писания! – нехотя отозвался Ефименко.
– Да уж ты, известно, книжник – только как же это ты против слова-то Божия пойдёшь. Начальник скажет: пли! а ты: нет, мол, ваше благородие, вас слушаться не приказано! Эх ты, секта!..
Ефпменко резко повернул свое худенькое тельце и твёрдо сказал:
– Бог или царь!
– Что Бог или царь? – тоже лениво поворачиваясь, спросил Поддубный.
– Бог или царь, говорю, – двум господам не служат, понял?
– Секта!.. А царь не от Бога что ль? Сердце-то царёво, знаешь, чай: в руце Божьей!..
– Слушай ты, – строго и внушительно заговорил Ефименко, – правду говоришь ты, сердце царёво в руце Божьей, да что отсюда выходит? Пред Богом оно ответ даёт, за всякое своё биенье. А коли хоть и царь убивать велит – грешит он. Про всякого человека то же сказано: волос с головы его не упадёт без воли Отца, – ну, а коли ты ограбишь кого, что ж, тоже на Бога свалишь?
– Ну поехал, законник! Ничего я этого не знаю; только что Господь одно сказал: повинуйтесь начальству – от Бога оно!
– Да сказано: властям предержащим повинуйтеся несть бо власть аще не от Бога. Но можешь ли ты ещё слово-то Божие разуметь? Не всякому оно открывается-то.
– Ладно!
– Сказал ещё Господь: царю царское, а Богу Божье, значит, коли царь Божьего требует – грешит он! Нигде Господь не говорил, что начальство больше Самого Господа слушать надо. Нет. А коли какой начальник безбожное дело заставляет делать, знаешь, что велел Господь отвечать?
– Ну?
– То-то вот. Писания не разумеешь. В Деяниях апостольских, знаешь, что говорится? Двух, Петра да Иоанна, к начальникам привели и говорят: бросьте народ учить, мы вам не приказываем, а святой апостол отвечает: разве хорошо пред Богом вас, начальников, больше Бога слушаться? Ну, и не послушал их. Вот как. И все-то почитай апостолы за непослушание властям были казнимы. Господь велел начальству повиноваться! Да велел только до тех пор, покудова начальство безбожного дела не требует. А разве «пли» – не безбожное дело?
– Вот посмотрим, запоешь не то завтра-то, – сонным голосом, почти засыпая, пробормотал Поддубный.
Начинало светать, мутный свет клочьями пробивался сквозь серую мглу. Где-то за лесом не то кто-то плакал, не то собака лаяла… Белый туман поднимался над пожелтевшей травой.
Вдруг откуда-то издали послышался почти неуловимый гул.
– Идут!
Это слово, произнесенное кем-то из казаков, как искра, пробежало по всем.
– Идут!
И все тяжело и сурово стали подыматься с земли.
Действительно, на краю села чёрной, кривой лентой показалась толпа народа. Лента росла, ширилась, можно уже было разобрать, что это движутся люди, а вместе с тем рос стройный гул, который начинал походить на какую-то грустную, протяжную песню.
Поддубный красными от плохого сна глазами бессмысленно смотрел на клубы поднимавшегося тумана.
– На лошадь! – скомандовал офицер, ёжась от холода и платком отирая мокрые усы.
А толпа всё росла, всё приближалась. Песня становилась всё ясней, всё протяжнее.
Казаки выстроились в ряд, преградив дорогу. Лошади фыркали и нетерпеливо били о сырую, холодную землю.
– Ну, секта! держись теперь, – буркнул вполголоса Поддубный своему соседу Ефименко.
В это время толпа подошла совсем близко. Грозные крики наполняли сырой туманный воздух, и вдруг град камней, как дождь, полетел на солдат.
Офицер, что-то крича, махал рукой и куда-то показывал нагайкой.
Залп. Снова град камней. Оглушительный рёв толпы и протяжное, чистое эхо.
К Ефименко, который, не двигаясь, сидел на своей лошади, подскакал офицер.
– Стреляй!.. Стреляй, собака!.. – задыхаясь крикнул он на него нечеловеческим голосом.
– Бог или царь!.. – тихо, едва внятно выговорил сектант.
Офицер хотел что-то крикнуть и вдруг, выхватив револьвер, выстрелил Ефименко в голову.
Лошадь рванулась в сторону, и маленькое трепетавшее тело непокорного казака бессильно упало в холодную грязь.