Бог-Император Дюны
Шрифт:
ХВИ НОРИ: Мой дядя считал его весьма цивилизованным.
ИНКВИЗИТОР: Я спрашиваю о жестокости.
ХВИ НОРИ: Он способен на жестокость, это правда.
ИНКВИЗИТОР: Ваш дядя боялся его.
ХВИ НОРИ: Господь Лето начисто лишен невинности и наивности. Его следует бояться, если он начинает притворяться, что ему присущи эти черты. Именно об этом говорил мой дядя.
ИНКВИЗИТОР: Да, он писал такие слова.
ХВИ НОРИ: Более того! Малки говорил: «Господь Лето приходит в восторг от гениев и многообразия человечества. Он мой самый любимый собеседник».
ИНКВИЗИТОР: Поделитесь с нами вашей
ХВИ НОРИ: Не смейтесь надо мной!
ИНКВИЗИТОР: Мы не смеемся. Мы хотим понять.
ХВИ НОРИ: Эти слова Малки и многое другое, о чем он мне писал, говорят о том, что Господь Лето всегда искал новое и оригинальное, но был очень обеспокоен возможным разрушительным потенциалом прогресса. Так думал мой дядя.
ИНКВИЗИТОР: Не хотите ли вы что-нибудь добавить к сказанному от своего имени?
ХВИ НОРИ: Я не вижу причин добавлять что-либо к уже сказанному и прошу прощения за отнятое у вас время.
ИНКВИЗИТОР: Вы недаром отняли у нас время. Мы утверждаем вас послом при дворе Господа Лето, Бога-Императора всей известной Вселенной.
***
Вы должны помнить, что я могу по первому требованию испытать любой из известных истории опытов. Это тот источник энергии, из которого я черпаю всякий раз, когда сталкиваюсь с милитаристским мышлением. Если вы не слышали жалобных криков раненых и умирающих, то вы ничего не знаете о войне. Я слышал эти крики в таком количестве, что они порой просто преследуют меня. Я и сам не раз плакал после битвы. Я испытывал боль от ран в самые разные эпохи — от удара кулаком, дубиной или камнем, шестопером или бронзовым мечом, булавой или пушечным ядром. Мне причиняли раны стрелы и пули, я медленно умирал от молчаливой радиоактивной пыли, от биологического оружия, от которого чернеет язык и сгорают легкие, от языков пламени огнеметов и от боевых отравляющих веществ… я не хочу перечислять дальше! Я все это видел и прочувствовал. Тем, кто осмелится спросить меня, отчего я так себя веду, я могу ответить: имея такую память, я не могу вести себя иначе. Нет, я не трус, но и я когда-то был человеком.
Во время теплого сезона, когда спутникам, контролирующим погоду, приходится выдерживать натиск ветров, дующих над великими морями, на окраинах Сарьира временами выпадают дожди. В один из таких дней Монео инспектировал периметр Цитадели и, возвращаясь домой, был застигнут ливнем. Ночь наступила прежде, чем он успел добраться до укрытия. Женщина из охраны Говорящей Рыбы помогла ему снять сырой плащ. Женщина отличалась мощным телосложением и квадратным лицом, тот тип, который Лето предпочитал набирать в охрану.
— Эти проклятые погодные спутники давно пора переделать, — сочувственно сказала она, отдавая Монео плащ.
Монео коротко кивнул женщине и направился наверх, в свои апартаменты. Все охранницы Говорящей Рыбы знали об отвращении, которое Лето испытывает по отношению к влаге, думая, что то же самое испытывает и Монео.
Это Червь ненавидит воду, думал Монео. Шаи-Хулуд тоскует по Дюне.
Войдя в свою квартиру, Монео тщательно вытерся и переоделся в сухую одежду, прежде чем спуститься в крипту. Незачем навлекать на себя напрасный гнев Червя. Сейчас необходим обстоятельный разговор с Лето о его путешествии в Город Праздников Онн.
Прислонившись спиной к стене лифта, Монео прикрыл глаза. Им немедленно овладела сильная усталость. Последние дни он постоянно не высыпался и никакого просвета впереди не предвиделось. Как он завидовал Лето, который вовсе не нуждался во сне. Для Бога-Императора было достаточно подремать полчаса в месяц.
Запах крипты и остановка лифта пробудили Монео от дремоты. Он открыл глаза и увидел Императора в его тележке посередине огромного зала. Монео собрался с силами и вышел из лифта, направившись к своему ужасному владыке. Лето, очевидно, ждал его. Это был хороший знак.
Лето прекрасно видел, как остановился лифт, как открылись двери, как пробудился Монео. Человек выглядел усталым, и это было вполне объяснимо. На носу паломничество в Онн со всеми вытекающими отсюда хлопотами: инопланетные визитеры, ритуал с Говорящей Рыбой, смена Императорской гвардии, отставки и назначения, а тут еще новый Дункан Айдахо, которого надо гладко и безболезненно внедрить в аппарат. Монео, как всегда, вникал во все мелочи, но возраст неумолимо давал о себе знать.
Так, так, подумал Лето. Через неделю после нашего возвращения из Онна Монео исполнится сто восемнадцать лет.
Если человек принимает достаточно Пряности, то он может прожить в несколько раз дольше этого срока, но Монео отказывался принимать Пряность, и Лето не сомневался, что знает истинную причину. Монео достиг такого положения в обществе, когда любой на его месте начинает желать скорой смерти. Единственное, чего он еще хотел, — это пристроить Сиону на имперскую службу в качестве директора имперского общества Говорящих Рыб.
Мои частики, как говорил Малки.
Монео знал, что намерением Лето было соединить в браке Сиону и Дункана Айдахо. Видимо, время для этого настало.
Монео остановился в двух шагах от тележки и поднял глаза на Лето. Что-то в его облике напомнило Лето языческого жреца из древних земных времен, молящегося на своем семейном капище.
— Господин, вы провели много часов, наблюдая за новым Дунканом, — сказал Монео. — Не испортили ли тлейлаксианцы его клетки или психику?
— Он остался незапятнанным.
Монео глубоко вздохнул, но в этом вздохе не было облегчения.
— Ты, кажется, возражаешь против его использования в качестве племенного жеребца?
— Мне странно думать о нем, как о предке и супруге моей дочери одновременно.
— Но это позволит мне получить скрещивание в первом поколении между старой формой человека и продуктом многовековой селекции. Сиона — представитель двадцать первого поколения в этом ряду скрещиваний.
— Я не вижу смысла в таких скрещиваниях. У Дункана замедлена реакция по сравнению с вашими гвардейцами.
— Меня не интересуют отдельно взятые потомки, Монео. Неужели ты думаешь, что я не знаю о геометрической прогрессии, которая диктует правила моей селекционной программы?