«Бог, король и дамы!»
Шрифт:
Генрих II легко подписал указ о дарование вдовствующей графине де Бар титула принцессы Блуасской, благо титул не подразумевал передачу кузине самого Блуа и не мог быть завещан ею сыну, однако задумавшись о доходном имении, впал в замешательство. Замок Плесси-дю-Парк, дающий права на титул маркиза, его величество любил и сам; Шенонсо было подарено им Диане де Пуатье, а замок Азе-ле-Ридо батюшка даровал кому-то из своих друзей; замок Гран-Шатле напоминал о парижской тюрьме, а Вилландри, Кузьер и Монпупон были давно заняты.
От досады наихристианнейший король уже готов был сбросить со стола карту провинции, когда в его
— Государь! — бушевал вояка. — Лош — это важный стратегический пункт, образцовая крепость. Корона не может отдать этот город в чужие руки.
— Это руки двоюродного племянника короля, — немедленно вмешалась Диана.
— Да хоть родного! — продолжал возмущаться коннетабль. — В конце концов подкиньте этому щенку пару другую тысчонок, подарите должность при дворе или еще один титул, но не отдавайте Лош!..
— Что за речи, сударь!..
— Вы не уважаете Господнюю волю!.. — в один голос возмутились жена и любовница короля.
Нельзя сказать, будто слова коннетабля не произвели на Екатерину никакого впечатления, однако будучи женщиной суеверной, итальянка не осмелилась противиться воле Всевышнего. Что поделать, Екатерина не заметила, как возлюбленная ее мужа подтолкнула карту. Дело в том, что Диана была не только очень умна, но и весьма ловка, почти ничем не уступая прославленным парижским воровкам.
Все эти события доходили до господина де Броссара с изрядным опозданием, и он не мог в должной степени разделить радость или печаль бывшей воспитанницы. К тому же смерть королевы Наваррской надолго погрузила шевалье в печаль и тоску, и он почти не заметил ни вдовства Маргариты де Бар, ни неудачного сватовства Франсуа де Гиза к Жанне д'Альбре, ни замужества Жанны, ставшей супругой Антуана де Бурбона.
Лишь вторая беременность будущей королевы Наварры вывела Броссара из состояния меланхолии. Почтенный шевалье с волнением ждал разрешения Жанны от бремени и готовился к важной миссии воспитания еще одного принца или принцессы. Однако с приближением радостного события росла и тревога достойного дворянина, а в решающий день Броссар и вовсе пришел в ужас. В глубине души он никогда не понимал, как прекрасная и утонченная Маргарита д'Ангулем могла любить столь неотесанного мужлана, как король Наваррский, и рождение Генриха де Бурбона сполна подтвердило мнение шевалье о Генрихе д'Альбре. Когда по требованию отца будущая королева Наварры затянула по гасконски псалом, словно она была не принцессой, а простой беарнской крестьянкой, Гийом де Броссар испытал непреодолимое искушение заткнуть уши и забиться в угол. Когда же после рождения внука Генрих д'Альбре принялся на весь замок вопить, что его овца родила льва, купать младенца в крестьянском вине и натирать ему губы чесноком, все чувства почтенного дворянина оказались травмированы одновременно. Лишь одно могло утешить шевалье — немедленное назначение его воспитателем новорожденного принца. Но когда де Броссар постарался поговорить об этом с Генрихом д'Альбре, король Наварры решительно заявил, что львятам воспитатели не нужны.
Второй раз за день де Броссар лишился дара речи. Ему даже показалось, будто Генрих д'Альбре хочет его оскорбить, но ничто не могло быть дальше от истины, чем подобное суждение. Добрым королем руководила лишь забота о человеке, всю свою жизнь отдавшего службе его жене. Отзывчивый и простодушный, как и последний из его подданных, Генрих назначил воспитателю дочери весьма щедрую по понятиям Наварры пенсию, подарил ему небольшую ферму в окрестностях Нерака, предложил наслаждаться вином, женщинами и охотой и ни о чем не волноваться.
Через месяц праздности и тоски шевалье де Броссар объявил, что собирается путешествовать. Провожаемый слезами Жанны, добрыми напутствиями короля Наваррского, его слуг и арендаторов, достойный дворянин отправился в дорогу по Франции, Германии, Нидерландам, посетил горные кантоны Швейцарии и север Италии. Путешествие шевалье было весьма приятно, ибо позволяло не думать о прошлом и будущем. Через четыре года неспешных путешествий Броссар вернулся в Наварру, был с любовью встречен ее правителями и просто сражен видом маленького принца Беарнского.
Если бы Генрих д'Альбре не сказал Броссару, кто это, шевалье ни за что бы не догадался, что находящийся в комнате короля босоногий, загорелый и к тому же вымазавшийся в вишне пострел и есть внук его обожаемой королевы и потомок Людовика Святого. Меньше всего Генрих де Бурбон напоминал принца, а большего всего — обычного крестьянского мальчишку. Когда де Броссар видел, как этот принц крови бегал на перегонки с маленькими простолюдинами, как он лазил по деревьям и вместе с деревенской ребятней мял босыми ногами собранный виноград, а потом со счастливой улыбкой принимал от зажиточных крестьян пару другую медяков за работу, достойный дворянин готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Внука Маргариты он представлял себе иначе. Напрасно шевалье пытался внушить королю Наваррскому, что с принцем пора начать заниматься. Генрих д'Альбре полагал это преждевременным, отмечая, что главным достоинством рыцаря и короля должны быть смелость, здоровье, доброта и великодушие.
Конечно, маленький принц Беарнский был крепок телом и добр душой. Конечно, он был смел, на спор карабкаясь на скалы. Конечно, как и положено беарнцу, малыш довольно бойко болтал по-испански и по латыни, пусть и с ужасающим гасконским акцентом. Однако Броссар полагал, что этих качеств недостаточно для будущего короля Наварры и французского принца крови. Будь его воля, де Броссар запретил бы употребление местного наречия при наваррском дворе, пригласил бы в товарищи принцу трех или четырех маленьких дворян самого знатного происхождения и, конечно, положил бы конец общению Генриха с крестьянами.
Увы, на все доводы Броссара король Наваррский только улыбался, Жанна д'Альбре уверяла, будто «Анри еще так мал», а маленький принц взахлеб рассказывал об играх с деревенскими мальчишками, о холодных горных ручьях и веселье на крестьянских свадьбах. Поговорить же с отцом принца Броссар как-то не догадался. Да и то сказать, этот слабохарактерный и малодушный субъект, прославленный только любовными утехами, да происхождением от Людовика Святого не имел никакого влияния при Наваррском королевском дворе.