«Бог, король и дамы!»
Шрифт:
В то время как подданные и соседи шепотом обсуждали релингенскую расправу, немало присочиняя от себя, Агнеса, растерянная и подавленная, много молилась и еще больше плакала. Всегда в черном наглухо закрытом платье, с выбеленным и нарумяненным лицом, дабы скрыть следы слез, ее высочество тенью скользила по мрачным залам замка Хаузен среди творений Бальдунга, Босха и Грюневальда, изображавших аллегории Смерти, картины Страшного Суда и Адские видения, и сама казалась одной из аллегорий. В результате придворные и слуги боялись даже дышать в ее присутствии. Только одно обстоятельство утешало Агнесу — верный Карл оставался при ней, ибо когда наутро после казни отпрыск рода
Через два месяца слез и молитв ее высочество занялась тем, что лучше всего успокаивает нервы женщин — иными словами, хозяйством. Возможно, княжество Релинген было не слишком велико, но во много раз превосходило самое крупное монастырское владение, поэтому через некоторое время слезы принцессы высохли, ибо времени на рыдания у нее просто не осталось. Правда, хозяйственные заботы были не таковы, чтобы вернуть на лицо маленькой принцессы улыбку — назначение управляющих в конфискованные у заговорщиков владения и проверка отчетов доверенных лиц о вновь приобретенном имуществе слишком часто напоминали ее высочеству о насильственном браке и последующих казнях. Только вечером, когда Агнеса удалялась в свою спальню, у нее появлялась возможность вдоволь наговориться с куклой, а поскольку кукла всегда молчала, ничто не нарушало установившегося взаимопонимания.
Князь-архиепископ Меца, озабоченный затянувшейся печалью племянницы, искал и не находил возможности развеселить Агнесу. Устраивать в Релингене балы, в то время как принцесса не сняла траур по отцу и двум мужьям, было неприлично. Говорить племяннице о молодых людях — преждевременно. Заказывать для девочки новые наряды — бессмысленно. Его преосвященство уже вознамерился пригласить племянницу в Мец, надеясь, что смена обстановки благотворно скажется на настроении Агнесы, когда новое событие заставило прелата отложить поездку. Начальник псовой охоты ее высочества, устрашенный введенной Агнесой экономией, но в еще большей степени обеспокоенный судьбой четвероногих подопечных, героическим усилием воли отбросил страхи перед ее высочеством и горячо призвал госпожу не бросать охоту.
— Нет-нет, — в отчаянии твердил придворный, — если вашему высочеству угодно забросить охоту и забить всех собак, я не стану этому противиться. Лучше прирезать несчастных, чем заставлять мучиться без дела. Только молю вас подумать вот о чем: если вашему высочеству будет угодно отказаться от псовой охоты, в лесах разведется так много зайцев и кабанов, что о будущем урожае можно будет забыть. А ведь есть еще и дикие лошади! Если же ваше высочество не станет охотиться, то охотиться начнут крестьяне. А крестьяне с вилами это… — бедняга беспомощно развел руками, словно был не в силах подобрать подходящее выражение.
Горячность и отчаяние придворного произвели на принцессу столь сильное впечатление, что Агнеса согласилась сохранить в княжестве охоту и даже лично принять в ней участие. Никогда прежде не охотившаяся и даже почти не ездившая верхом — в Испании невеста инфанта передвигалась в носилках или, в крайнем случае, верхом на муле — Агнеса неловко уселась в седло смирной лошадки, ощущая себя бесстрашной наездницей на горячем скакуне.
Нежный шелест листвы и ласковое благоухание ветерка потрясли принцессу. На душу Агнесы снизошел мир и она немало времени стала тратить на новую забаву, предоставляя травлю тем, кому это было предписано обязанностями, а себе оставляя любование природой.
Как ни странно, но известие, что Агнеса Релинген забавляется охотой на кабанов, окончательно уверило всех, что ее высочество — бездушное чудовище. Дамам пристало охотиться на ланей или голубей, — утверждали соседи. Подданные Агнесы предпочитали молчать, не желая становиться главными действующими лицами правосудия государыни. А его величество Карл IX Французский от души забавлялся сплетнями и даже притворно сочувствовал брату Генриху, не имевшему ни малейшего шанса понравиться Агнесе из-за своей изнеженности.
Шутки шутками, но королева-мать испугалась. С детства ненавидевший брата, Карл вполне мог устроить брак Генриха со вдовствующей инфантой, так что Екатерина Медичи предпочла отправить любимого сына на войну с протестантами.
Новость, что принц из дома Валуа может покрыть себя неувядаемой славой, взволновала и Лорренов, и Бурбонов, и католиков и гугенотов. Генрих де Гиз попросил дядю д'Омаля поручить ему полк, дабы он мог доказать французам, что наследник Франсуа де Гиза ни в чем не уступит наследнику Валуа. А Жанна д'Альбре вознамерилась забрать домой четырнадцатилетнего сына, вслух утверждая, будто наследственные должности губернатора и адмирала Гиени настоятельно требуют его присутствия в родовых владениях, а втихомолку рассчитывая, что Анри будет лучшим знаменем для протестантов, чем легкомысленный принц Конде.
Жорж-Мишель, обескураженный внезапным окончанием учебы и решением кузенов разъехаться, ощутил неизъяснимую тоску, развеять которую не смогли даже объятия придворных красавиц. Впрочем приготовления к отъездам и суета свиты кузенов подсказали юноше самый простой способ борьбы со скукой — граф де Лош и де Бар также решил отправиться на войну, для чего навестил королеву-мать, прося ходатайствовать за него перед королем Карлом. Не успел молодой человек докончить речь, как Екатерина с живостью юной девушки выскочила из кресла, и граф почувствовал, как ему в руки суют какой-то патент. Молодой человек собирался было поблагодарить «тетушку» за доброту, но слова благодарности замерли у графа на устах, когда ее величество со слезами на глазах стала умолять юношу не оставлять без попечения ее сына Генриха и навсегда избавить от коротышки Конде. Никогда прежде не видевший королеву-мать в слезах, Жорж-Мишель смутился и пролепетал обещание выполнить все пожелания Екатерины.
Через две недели родственники расстались. Пылкое прощание сопровождалось реками слез, но юности не свойственна долгая печаль, так что вскоре молодые люди преисполнились надежд на победы и славу. Кузены весело ехали навстречу будущему и в юношеском нетерпении забыли, что принадлежат к враждебным лагерям, и, значит, победа одного сулит поражение другим, и наоборот.
В Релингене ли, во Франции или в Беарне, но школьные годы подошли к концу. Принцы стали взрослыми.
Глава 17
Рассказывающая о том, как Агнеса фон Релинген перестала грустить
Юный герцог де Гиз без всяких церемоний направился прямиком в покои князя-архиепископа. Какие церемонии могут быть в доме родственника и союзника после долгого пути? Свита младшего лотарингца уже оккупировала кухню и находилась в тревожном ожидании обеда. Да и как не волноваться добрым католикам в постный день во дворце князя церкви? Напрасно — при дворе князя-архиепископа было довольно священников, чтобы отпустить и более тяжкий грех, чем чревоугодие целой армии.