Бог Войны
Шрифт:
Ни епископ Ода, ни епископ Освальд с нами не поехали, хоть какое-то облегчение. Ода сказал, что Этельстан желает примириться, и я боялся, что меня насильно оставят на весь день в обществе сына, но вместо этого Этельстан уехал со мной, предоставив остальным тащиться позади. Нас сопровождал десяток мрачных воинов в алых плащах, кольчугах и с длинными копьями, верхом на крупных жеребцах.
— Боишься врагов? — спросил я Этельстана, когда мы выехали из монастыря.
— Я никого не боюсь, — весело отозвался
— Как и меня, вот только вчера вечером меня пытался убить лучник.
— Да, я слышал! Думаешь, кто-то может попытаться убить и меня?
— Возможно.
— Думаешь, это был человек Хивела?
А значит, ему известно, что вчера вечером я был в шатре Хивела.
— Валлийцы стреляют из больших охотничьих луков, — сказал я, — но Хивел клянется, что это был не его человек.
— Уверен, так и есть! Хивел не ссорился с тобой и заключил мир со мной. Я ему доверяю. — Этельстан улыбнулся. — Ты когда-нибудь пробовал натянуть длинный охотничий лук? Я однажды попытался. Господь милосердный, ну и силища нужна! Я натянул тетиву до предела, но у меня дрожали руки от натуги. — Он повернулся к Элдреду, ехавшему слева. — Ты когда-нибудь стрелял из такого лука, лорд Элдред?
— Нет, мой король, — ответил Элдред.
Он не был рад моему обществу и не смотрел на меня.
— Надо попробовать! — бодро заявил Этельстан. Он не снял клобук с ястреба, крутившего головой, пока мы разговаривали. — Это самец, — сказал Этельстан, поднимая запястье, чтобы показать мне ястреба. — Лорд Элдред предпочитает самок. Они, конечно, крупнее, но клянусь, он хоть и мелкий, но куда более злобный.
— Они все злобные.
У меня не было птицы. Я люблю охотиться с рогатиной, но мой сын, мой второй сын, любил ястребиную охоту. Я оставил его командовать гарнизоном Беббанбурга и надеялся, что ни одна злобная сволочь не пытается отобрать у меня крепость, пока я на другом конце Нортумбрии.
Мы вернулись в лагерь, Этельстан подвел коня к большому кругу камней, где стоял его шатер, и указал на огромный валун, одиноко стоявший у входа.
— Никто не может объяснить, зачем нужны эти камни, — сказал он.
— Их поставили тут древние, — сказал я.
— Да, но зачем?
— Потому что не придумали ничего получше, мой король, — вставил Элдред.
Этельстан слегка нахмурился, глядя на камень. Нас увидели, и кто-то пошел к нашим лошадям, но стража отогнала его.
— Их так много, — сказал Этельстан, продолжая говорить о камнях, — по всему королевству. Огромные круги из камней, и мы не знаем, зачем их поставили.
— Языческие суеверия, — отмахнулся Элдред.
— Твой сын, — Этельстан обращался ко мне и говорил о моем старшем сыне, — заставляет нас сносить каменные круги.
— Почему?
— Потому что они языческие, конечно же!
— Эти боги мертвы, — кивнул я на камни, — они нас не потревожат.
— Они и не жили, лорд Утред, есть только один Бог! — Этельстан помахал человеку, командовавшему его эскортом. — Не отгоняй их! Они не хотят ничего плохого! — Он говорил о людях, которые пришли посмотреть на него, и сейчас подъехал к ним, остановился рядом и заговорил с ними.
Я услышал их смех.
У него есть дар, думал я, он нравится людям. Разумеется, выглядел Этельстан царственно, что только шло ему на пользу, но к короне он добавил собственное обаяние. Для охоты он надел простой золотой обруч, поблёскивавший на неярком солнце, рослого серого коня покрывала попона из мягкой, тиснёной золотом кожи. Шпоры тоже были золотые, длинный чёрный плащ заколот золотой фибулой.
Я смотрел на лица людей, которые радовались, что король остановился и беседует с ними. И они улыбались его словам.
Конечно, до них доходили слухи. А до кого нет? Слухи, что король отказывается жениться и предпочитает общество молодых красавчиков, но никто не возражал, ведь Этельстан выглядел как король, водил их в битвы и доказал, что такой же храбрый и крепкий боец, как любой из его воинов. А еще он любил своих воинов. Доверял им. Сейчас он шутил с ними, и они приветствовали его.
— Хорошо он держится.
Элдред подъехал ближе ко мне.
— Как всегда, — ответил я, все еще глядя на Этельстана.
После неловкой паузы Элдред откашлялся.
— Я должен извиниться перед тобой, лорд Утред.
— Да?
— Вчера вечером я не знал, кто ты, господин.
— Теперь знаешь, — бросил я и пришпорил коня.
Я вел себя неподобающе. Я знал это, но не мог сдержаться. Слишком много тайн, слишком много людей, положивших глаз на Нортумбрию, а я нортумбриец. Я — ярл Утред из Нортумбрии, мои предки отвоевали эту землю у бриттов и защищали ее от них, от данов и норвежцев. Я знал, что и теперь придется ее защищать, но от кого?
Я развернул коня, проигнорировав Элдреда, и увидел, что Эгиль погружен в разговор с Ингилмундром, земляком-норвежцем. Ингилмундр заметил, что я смотрю на них, и кивнул. Я не ответил, но обратил внимание на большой золотой крест у него на шее. Ко мне присоединился Финан.
— Узнал что-нибудь? — тихо спросил он.
— Ничего.
— А я узнал, — так же тихо сказал он, — что Ингилмундр крестился.
— Я видел крест.
— Да уж, его трудно не заметить. На таком барана можно распять. И он говорит, что поведет всех норвежцев Виреалума в Честер креститься.
— В Честер, — холодно повторил я.
— Потому что епископ Освальд показал им истину, — все тем же ровным тоном продолжил Финан. Ему хватало ума не называть епископа моим сыном. — Может, так и было? — скептически добавил Финан.
Я хмыкнул. Конечно, язычников обращают, и епископ Ода тому пример, но я доверял Ингилмундру не больше, чем голодному волку в овчарне.
— Ингилмундр сказал, что теперь все мы англичане, — продолжил Финан.
— Все?
— Я думал, тебе это понравится.