Богатырь и Звезда Сварога
Шрифт:
— Ишь ты какой! Коль аз соблаговолил тебе пойти на гуляния и смилостивился, оже за хозяйством сам присмотрю, ещё не значит, оже теперича буду для тебя кашеварить. Аз тебя, детина, и так кормил, и поил, пока ты тряпки марал. Вот этими вот руками пеленал и с ложки потчевал. Так что не забывайся… И вообще, сам должен старику каши варить! Из уважения! — старик недовольно хлопнул ладонью по столу. — Мне-то и этим наесться хватит, а ты молодой. Тебе вдоволь нужно. Откуда силушке богатырской браться? Да и свадьба… А там девки! А где
Яромир улыбнулся старику и сел на против, налил себе полную кружку молока из глиняного кувшина и тут же залпом её осушил.
— Куда деревенским колупаям до меня, отец? — Яромир демонстративно напряг мясистые руки, закалённые постоянной тяжелой работой и тренировками. — Я их всех — одной левой!
Старик перебил его, снова громко хлопнув ладонью по столу, да так неожиданно, что Яромир вздрогнул.
— В бесконечный раз повторяю — никаких кулаков! Понял? — старик вновь грозно нахмурил брови. — Уметь драться это одно, а уйти победчиком без драки — другое. Тут своя мастрота нужна. И не забывай про старшину. Наш стол и сытая зимовка сильно от него зависят! А в ноги кому-то кланяться аз не стану. Аже за тебя… Лучше голодом просижу, чай не впервой! И тебе наука станется!
— Не гневайся, отец. — Яромир постарался успокоить старика, хотя внутри всё так и свербело ответить ему чем-нибудь таким-эдаким. — Я мигом. Туда и обратно.
— Да это разве ж аз гневаюсь? — слабо улыбнулся старик и отломил ломоть от краюхи хлеба. — Всё забываю, оже там за невеста-то такая, раз у этого колоброда — Ерёмы, терпежа до вересеня дождаться никакого нет? Всё никак девку эту не припомню.
Яромир сполоснул кружку в рукомойнике, прибрал ее на место и подошел к вещевому шкафу в дальнем углу избы, от которого на весь дом пахло лавандой, в избытке разложенной внутри него, чтобы моль не поела хранящиеся там зимние вещи.
— Видел ты её, отец. Дочь кузнеца Аяра — Алеся. Волосы черные — как смоль, глаза зеленые — точно изумруды. Да каждый в деревне спит и видит, как бы её первым уволочь. За такой девкой я и сам бы побегал, и всю деревню на уши поставил! Повезло Ерёме….
— Понесла… — старик закинул в рот ломоть хлеба. — вот Аяр и торопится скрыть позор…
— Полно тебе, отец, — Яромир снял с дверцы шкафа праздничную рубаху и натянул на себя. — Всё у них по любви и согласию.
— Ну, да, как же, по любви… — ухмыльнулся старик и отвернулся к окну. — Чую — беду навлекут. Помяни моё слово.
— Хоть раз бы чего доброго сказал. — пробурчал Яромир, потуже завязывая пояс на штанах.
— А мне не пристало душой кривить. Аки есть, таки и молвлю. — старик, снова изрядно помрачневший, отпил из кружки. — Никто с проста на Ярило свадьбу справлять не станет. Тем более деревенские. Липень месяц на дворе! Значит всё неспроста! Плохой это день для гуляний, а люд и не понимает…
— Чего же ты тогда каждый круг этому Ярилу кланяться выходишь? — излишне нагло перебил старика Яромир.
— С огнём балуешь! — старик бросил на Яромира устрашающий взгляд. — Посох-то в углу стоит, дожидается. Не забывай. И моё это дело: кого чтить, а кого — нет, а тебе разуму ещё набираться и набираться!
Как Яромир усвоил из уроков старика, большинство божественных имен было позабыто уже вскоре после кончины великого Славомира Сварожича, которого принято считать последним из известных богов. В честь него даже первый людской город в Сварге назвали — Слав-город, из которого, пришедшие сюда из Иного мира Русичи, и начали разбредаться по всему свету.
Нечисть же, брошенная здесь Чернобогом после Великой Ассы, не хотела делить территорию с людьми и всячески пыталась им помешать, разоряя селения и нападая на зачастую беззащитных полеводов.
Но русский дух оказался силён и под защитой потомков Славомира — прозванных богатырями и обладающих нечеловеческой силой, люди смогли отвоевать значительную часть земель, а кровавые сечи за право главенства над Сваргой идут и по сей день.
Сам же старик зачастую называл себя «последним стражем Этого мира», но вспоминал про это в самых редких случаях и без особой за то гордости, что совсем ничего не говорило Яромиру.
Мало ли чего старому взбрендит…
Яромир достал из своего рундука охотничьи сапоги из бычьей кожи с жесткой подошвой.
Эту очень дорогую и редкую обувь он нашёл в лесу на охотнике, которому не посчастливилось попасться одной из последних волчьих стай, оставшихся в этих краях.
Яромир обмотал стопы холщовой тканью и с трудом натянул сапоги.
— Гой еси, отец, — он отвесил старику низкий поклон. — за меня не волнуйся. Не пропаду.
Старик лишь проводил его настороженным взглядом.
Яромир вышел в сени, наполнил питьевой водой бурдюк из зайца, заткнул за сапог охотничий нож и вышел на улицу.
Когда Яромир уже дошёл до калитки, его окликнул старик:
— Обожди, сын!
Старик вышел из избы и, опираясь на любимый резной дубовый посох, пошёл по направлению к Яромиру, неся в руках небольшой сверток.
— Ты аки на гулянья, да с пустыми руками собрался? Негоже к молодым да без подарка.
Яромир, впавший в лёгкий ступор, в замешательстве почесал затылок.
— Это же первая моя свадьба! На других мне как-то не довелось побывать. — ответил Яромир с явным уколом в сторону подхода старика к воспитанию, за что тот больно стукнул его по плечу посохом.
— Не ерничай! Всему тебя, бестолкового, учить нужно. Передашь это жениху. — старик протянул Яромиру сверток. — Смолвишь, оже это в дар им, от нас обоих. Еже снимать не будет, то принесет им удачу и долгих, спокойных лет, а может и убережёт…
Яромир взял довольно увесистый подарок и привязал его к поясу.