Богатыри не мы. Устареллы
Шрифт:
Не дожидаясь разрешения, быстро затараторил:
– Жила-была сестрица Аленушка, и был у ней братец маленький, Иванушка. Родители их умерли, жили они сиротами.
Он покосился на Кота. Кот безмолвствовал.
– Пошла однажды Аленушка в соседнюю деревню и брата с собой взяла. Идут они через поле. Иванушка жалуется: «Пить хочу!» А Аленушка его просит: подожди, мол, дойдем до колодца. Но солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Снова просит Иванушка пить! Хлебну я, говорит, из телячьего
Морозов перевел дыхание и метнул на Кота испытующий взгляд. Кот невозмутимо драил языком хвост и вид имел умиротворенный. В отличие от царя с Несмеяной, которые никак не могли взять в толк, отчего это боярин разливается соловьем.
«Ах ты ж скотина упрямая!» – выругался про себя Морозов.
– Идут они дальше! – с фальшивой бодростью доложил он. – Глядь – лошадиное копыто! Иванушка опять начал ныть, а сестрица Аленушка ему: «Не пей, братец, жеребеночком станешь!»
На этом месте Кот начал проявлять признаки беспокойства. Вылизываться перестал. Усы его нервно задергались, но он лишь плотнее сжал пасть и слегка выкатил глаза.
– Жарко! Тяжко! Солнце палит! – приободренный этим зрелищем боярин усилил накал испытаний. – И вдруг на дороге след от козлиного копытца! «Аленушка! Можно мне напиться?» – «Нельзя! Терпи, дурак».
Кот сморщился и, кажется, прикусил себе язык, но смолчал.
– Однако Иванушка не удержался! – с торжеством сообщил Морозов, чувствуя, что победа близка. – Налакался воды из копытца и тотчас обернулся козленочком! Ме-е-е!
Увлекшись, боярин пал на колени и вдохновенно изобразил обновленного Иванушку.
– Вранье! – взвизгнул Кот. – Не было такого!
Морозов про себя перекрестился. Но внешне ликования не выдал. Лишь обернул удивленное лицо к Коту и поинтересовался, что на этот раз не так.
– Дьяволово копытце! – прошипел Кот, плюясь и роняя ус на половицу. – Дьяволово, а не козлиное! Что за детские суеверия насчет отпечатков парнокопытного скота! Разумеется, дурень Иванушка напился самогонки из следа, оставленного бесом.
– Самогонки?! – хором переспросили царь и боярин Морозов.
– А вы полагали, сливок? – ощерился Кот. – В бесовских следах всегда самогон плещется. Напился наш Иван, как последняя скотина. И моментально – бац! – алкогольная зависимость. Бесовский самогон, как вам прекрасно известно, обладает убойной силой. Один глоток – и ты в лапах у чертей.
Кот с нескрываемым удовлетворением развел передними лапами.
– И с тех пор пошло-поехало: лишь открывается придорожный трактир, малолетний Иван уже внутри, выпрашивает чарочку. Сестра его уж и козлом кляла, и бараном малолетним. Все впустую! Притчей во языцех стал Иванушка. А уж когда с пьяных глаз дом подпалил, пришлось ему из деревни бежать, чтобы не забили. Подался он туда, куда все пьянчужки тянутся: в Москву. И взял себе новую фамилию: Бездомный. Дома-то у него не осталось.
Кот почесал когтем нос.
– В Москве жизнь его была несладкая. Опустился до того, что стихи писать начал! У-у, прохвост!
Он осуждающе покачал головой.
– Потом, правда, малость исправился: попал в дом для душевнобольных. А под старость пригрела его добрая женщина. Но дьяволов след ему с тех пор повсюду мерещился. Ни лекарства не помогали, ни самовнушение.
Кот хмыкнул и замолчал.
– А мораль? – вторично пискнул Морозов, и половины не понявший из повествования.
– А мораль проста: употреблять нужно вдумчиво, из правильной посуды и под годную закуску! – поведал Кот. – Иначе покатишься по наклонной. А там и до стихоплетства дойти можно!
Всей мордой он выразил омерзение и брезгливость. И даже шкурой передернул от отвращения.
В повисшей тишине бессильно прожужжала муха. Боярин Морозов обернулся на Несмеяну. Царева дочка вопреки обыкновению не рыдала, но выражение лица у нее было странное.
– А вот еще есть сказка про спящую царевну и царевича Елисея, – осмелился напомнить боярин.
Кот недобро оскалился:
– Не спящую, а мертвую. И не Елисея, а Дракулу. И не царевича, а известного упыря, который мертвых дев поднимал из могил самым противоестественным и гнусным образом, а именно кусая их в…
Возмущенный девичий крик оборвал рассказ Кота.
– Хватит! Не сметь! – бушевала Несмеяна. – Не хочу слушать! Это все неправда!
– Это – как раз правда! – усмехнулся Кот. – И ее я вам буду рассказывать всякий раз, как пожелаете, чтобы я говорил. А правд у меня в запасе много! Я же Ученый.
– Хочу сказку! – топала ногами Несмеяна. – Выдумку утешительную!
– Сеансы психоанализа за другой дверью! – отрезал Кот. – А у меня либо горькая истина, либо неприглядная правда, либо душераздирающие факты. Выбирайте!
– А ну как выберу я тебе, батюшка, голову отрубить? – вступил царь.
Кот на мгновение задумался.
– Это будет душераздирающий факт, – наконец классифицировал он. – А горькая истина состоит в том, что вы даже сказку обо мне сложить не сможете!
– Это почему же? – подбоченился царь.
– Потому что вы правды не любите, – невозмутимо отозвался Кот. – А самая лучшая выдумка на девять десятых состоит из чистой правды.
«У Лукоморья дуб зеленый. Златая цепь на дубе том. И днем и ночью Кот ученый…»
– И не дуб вовсе, а амбар, – гнусаво поправил Кот. – И не златая цепь, а крученая веревка. И не кот, а кобель кавказской овчарки по кличке Верный.
Он снисходительно глянул с ветки на кучерявого юношу и тяжело вздохнул:
– Писаки! Все переврут!