Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
— Да действительно чудно, Святогор. Пески сухие, как зола, а за Башней низинка, и зеленая вся, а в ней дуб растет. Море его не солит, песок не сушит, а держится, видно, Силой Башни той. Что ты так на меня смотришь, Святогор?
Я смотрел на него так, как давно не смотрел на людей.
— А сердце твое слушаю и о травах думаю. Помолчи.
Я готов был поклясться, что на нем не было никакой Силы. Он был простой человек. Он смотрел мне в глаза доверчиво и открыто, но я хотел проверить, по умыслу он говорил, по наущению или по простоте. И я пронзил его Силой. Брови мои пошли вверх: Хлын говорил то, что слышал.
Но, добиваясь своего, я не рассчитал. Моя Сила оказалась слишком велика. Он схватился за грудь, застонал и с ужасом глянул на меня. Я подскочил к нему, но Хлын уже отходил.
— Что же ты, что же… — прохрипел он, в отчаянии вращая белками глаз, но если я и не мог чего-то победить, так это свою собственную Силу.
Он умер тут же. Травы только закипали на огне.
Я провел подле него три дня. Я подумал, что это мог быть Кащей, дошедший до совершенства в своих личинах. Но мертвый не ушел; я почувствовал, как отлетела его душа и помчалась на запад, на Смородинку. Я знал, что эта душа все еще укоряет меня. На второй день началось тление. Сомнений не оставалось: Хлын был человеком из плоти и крови, Силы на нем не было, и говорил он то, что слышал.
Я похоронил его и стал мерить лес шагами.
Хлын говорил то, что слышал. Но что это был за купец? Не обычные ли восточные байки он повторял? Не был ли он подослан врагом? Ответить на все это я не мог.
Я поехал в деревню, из которой был Хлын. Он жил бобылем, и его смерть никого не огорчила. Мужики только возгордились, что человека из их деревни похоронил сам Святогор, и выспросили у меня, где была могила, ожидая, видно, чудес на том месте.
Мне не составило особого труда исподволь выведать, что купец действительно проходил через деревню чуть больше года назад, вез шелк, шел на заход, собирался возвращаться той же дорогой, но пропал. Слова Хлына про Белую башню мне повторили точь-в-точь. В деревнях долго помнят истории про чудеса. Купец был степняк, покупал шелк на границе пустынь и возил его в Русскую землю, а теперь вот ушел дальше. Ничего особенного за ним не заметили, и если на нем была Сила, то он ее никак не обнаружил.
Если бы я услыхал только про Белую башню, я бы запомнил слух, но поинтересовался бы у знающих людей лишь при случае. Но дуб — это была подробность, которая удивительным образом пересекалась с моим подвигом. Дуб в таком месте, даже безо всякой Башни, — необыкновенный дуб! И низина, заросшая сплошь, — подозрительное урочище в песках! Я решил ехать. Была весна, и я рассчитывал добраться до места к осени. Башня за тремя великими реками, у моря, в песках — сомнений не было, это за низовьями Волги, на восточных берегах Хвалынского моря.
Я не гнал коня сверх меры, чтобы не будить слухи. До поры до времени я никого не спрашивал про Белую башню, но в донских степях о ней стали говорить уже сами встречные. Они спрашивали меня, что это за волхвы, и как они построили эту Башню, и правда ли, что Башня снимает все хворобы. Я отвечал, что ничего не знаю, что пробираюсь в южные горы, и спрашивал, отчего они не везут своих хворых к Башне. Все говорили одно: к Башне нельзя прийти просто так, она должна позвать. А построили ее недавно, и людей, которых она позвала, никто сам не знал, а слышал только истории, прошедшие через несколько уст.
Я заехал в Итиль. Поговорив кое с кем, я еще больше уверился в том, что Башня действительно есть. В Итиле о ней знали, но предпочитали молчать. Как считали там, Башня была слишком Сильна и нова, чтобы судить о ней. Оставалось неизвестным, исходит ли от нее зло, а добрых мест на земле не бывает. На меня смотрели с подозрением, и от одного знающего я услышал: «Осторожно, Святогор. Не разбуди Башню».
Начиная с Итиля я поехал берегом моря. Несколько раз вдали показывались всадники, но, завидев меня, растворялись в желтом мареве. Я не знал, были ли это дозорные или просто проезжие люди. Догонять их я не собирался: если Башня существовала, говорить надо было прямо с нею или с людьми, которые в ней волхвовали.
Стояла обычная для этих мест удушливая погода, и только ветер с моря временами бывал прохладен. Однако по большей части он напоминал жар, идущий от горячего котла. Начиналась осень, и скудная трава свалялась и пожухла; коню моему приходилось несладко.
Я ехал уже восточным берегом моря и однажды ночью позвал змей. В первый раз в жизни змеи ко мне не пришли.
Я ждал их до рассвета. На меня накатывал страх: не растерял ли я свою Силу? Я, Святогор, которому Упирь всегда посылала змей, даже когда я и не просил, а уж когда просил, то и подавно, теперь не мог их вызвать!
Утром я завидел орлов и заговорил с ними. Орлы продолжали кружить надо мной, как над самым обычным всадником. В гневе я проклял их своей Силой; но орлы невозмутимо мерили крыльями небо.
Я заговорил с морской матерью, но я потерял либо слух, либо голос. Я слышал только нерасторопный прибой и видел только скучную морскую гладь. Сомнений не было: я лишился части своей Силы. Однако поворачивать назад я не хотел. Я не желал приобретать, отступая.
На третий день после невеселого открытия я выехал на высокий обрыв. Море шумело далеко внизу; но я не видел ни одной чайки вокруг, хотя им бы как раз и гнездиться здесь на скалах.
Солнце клонилось за море, бросая на него свой нетленный золотой ковер. Я ехал над пропастью; ветер шелестел травой; внизу море ровно билось об отвесные скалы. И тут я увидел урочище.
Оно открылось мгновенно. Только что вокруг не было ничего, кроме безжизненного обрыва, высохшей скудной степи, и вдруг из-под обрыва вынырнули неровные откосы, спускавшиеся куда-то к морю; но не от этого я вздрогнул, а оттого, что в этом безводном Жалком краю откосы были покрыты жадной темной зеленью, обильно глотавшей живую воду на рубеже сухой степи и соленого моря. Прямо там, где стоял я, меж скал был вход в урочище, и зеленая трава насмешливо кивала мертвой степной сестре. Вход был узок, скорее, это была широкая щель, в которую всадник проникнуть никак не мог.
Откосы уходили за поворот, и я проехал дальше, Но ничего, кроме верхних площадок, сплошь зеленых, в высоких диковинных кустах, я не увидел: они закрывали собой нижние.
Урочище простиралось вдоль моря на полет стрелы, а потом снова замыкалось глухим обрывом. Другого входа в него не было.
Я вернулся к щели в скалах, спешился и протиснулся внутрь.
Урочище было живо; шорохи ползли кругом, я видел змей и ящериц под камнями, изумрудных и багровых жуков на пышных цветах граната, белых бабочек без числа. Хохлатые удоды, пестрые сойки и длиннохвостые сороки с любопытством таращились на меня, наклоняясь и свешиваясь с ветвей, чтобы лучше видеть. Ни одной тропинки не было, и, вглядываясь в землю, я не мог определенно сказать, заходили ли в урочище люди. Мне казалось, что нет, но трава была так густа и жестка, что я мог ошибаться. Я рассылал по всем сторонам Силу, но она не подсказывала ничего.