Боги былых времен
Шрифт:
– Зачем мне ключи? – удивилась она. – Мне удобней передвигаться с помощью стрекоз.
– В мире людей нельзя так часто использовать магию, тебя могут заметить, – пояснил Катиджан. – Да и потом, хватит пробираться сюда, как домушница! Ты здесь живешь, у тебя должны быть свои ключи, заходи через дверь!
Он снял с крючка ее связку ключей; Эйтиль даже сюда умудрилась приплести какие-то цветные ленточки и подвесить крошечную игрушку – маленького плюшевого человечка. Кому теперь эти ключи отдать? Не той же клубной шлюхе, что едет к нему сейчас…
Боль и горечь нахлынули волной, накрыли с головой
Семь лет несчастья, еще семь – ко всем годам, что были до этого. Он даже не знал, что не был счастлив, пока ему не с чем было сравнить.
Теперь уже ему хотелось одиночества, но в дверь позвонили. Надо же, явилась даже быстрее, за двадцать минут добралась! А что ей еще делать? Разгар дня на дворе, не ее рабочее время! Решила, должно быть, что если быстро его обслужит, то к вечеру еще одного богатенького папика подцепить успеет.
Но у Катиджана не было никакого желания касаться ее – противно. Он тяжело вздохнул, глядя на плюшевого человечка, валяющегося среди осколков. Нужно просто заплатить ей, чтобы убралась отсюда молча, а потом уже думать, что делать дальше. Поэтому он без сомнений распахнул дверь, даже не проверяя, кто там.
Это было ошибкой, простительной разве что новичку, но никак не наследнику третьей ветви. Он решил, что раз не чувствует угрозы, то можно не волноваться. А ведь самые сильные из магов умели скрывать свою ауру, он прекрасно знал об этом! Просто Катиджан верил, что напасть на него никто не посмеет, только не в мире людей. На его стороне было громкое имя, принадлежность к Великому Клану, сила, с которой не каждый рискнул бы столкнуться.
Только все это было бесполезно сейчас. В открытую дверь ворвалась непроницаемая пелена черного дыма, застилающего все вокруг. Заклинание было подобрано идеально:
Катижджан почувствовал, что теряет сознание, до того, как успел призвать собственную силу. Погружаясь в темноту, он был рад тому, что прогнал Эйтиль – кто бы ни пришел за ним, навредить ей они больше не могли.
Это был провал, который и в страшном сне не привидится. Его втоптали в грязь – в самом буквальном смысле! Да еще и на глазах у всего клана… Такое не забудут. Олфере прекрасно знал, что многие давно уже недолюбливали его. Он и не рвался получить всеобщую симпатию, он был уверен, что никого сильнее в клане все равно нет, а сила искупает любые недостатки.
Но вот появился Роувен Интегри, и карточный домик его иллюзий рухнул. То, что случилось на Арене, исправить уже нельзя.
Придется как-то жить с этим, но как – Олфере пока не представлял. Даже его проклятая прабабка, на поддержку которой он так надеялся, куда-то запропастилась! Но это и не важно. От старой кошелки давно уже не было толку, проблемы одни.
Он мог спокойно себя чувствовать только в саду, окружавшем их особняк во внешнем мире. Здесь всегда было так тихо и пусто… Эти деревья, птицы, бабочки – никто из них не видел его позор. Тут все было как раньше, когда он был ребенком и ни о чем не беспокоился. Но стоит ему сделать шаг за пределы сада, и вернутся все
Услышав шаги в стороне, он не обернулся. Олфере прекрасно знал, кто это, чувствовал энергию. Поэтому он остался сидеть на изогнутом стволе березы, совсем как в детстве, когда он убегал сюда от наказаний родителей.
Его сестра покинула завесу деревьев и шагнула на лужайку, поближе к нему.
– Я знала, что найду тебя здесь, – признала она. – Как ты?
Она улыбалась – она всегда улыбалась. Никто и никогда не видел Рошель Интегри в плохом настроении, и за это ее все обожали. Пожалуй, если бы в клане провели голосование, лидером назначили бы ее, а не Олфере. Но голосования не было и быть не могло! Свою сестру он никогда не опасался, потому что знал – она слабее. Его вполне устраивали законы клана, по которым сила решает все. Кто бы мог подумать, что однажды это обернется против него!
Рошель не могла понять его сейчас, она никогда не хотела править. Она даже не собиралась возглавлять вторую ветвь, ей проще было просто жить, считаясь почетным членом первой ветви, но не имея реальной власти. Что толку с ней говорить?
– Нормально, – буркнул он.
– Вообще-то, вопрос я задала из вежливости. Я вижу, что ты не «нормально».
– Тогда буду в норме, рано или поздно! Какая разница? Все уже случилось. Праздник хоть будет?
– Не будет, – ответила Рошель. – Прабабушка официально передала власть Роувену там, на Арене. Все, теперь он – глава клана, это решено. Все волнуются, конечно, потому что никто не знает, что он будет делать.
– Все волнуются и смеются, вспоминая мой позор!
– Им не до того сейчас, не переживай, они скоро забудут.
– Забудут – и позор, и меня! Кто я теперь? Да никто!
– Ты – глава второй ветви.
– А мог стать главой всего клана!
Он понимал, что Рошель всего лишь пытается его утешить, но ему сейчас хотелось спорить и побеждать хотя бы в этом споре. Однако с таким противником это не радует: его сестра даже теперь продолжала улыбаться.
– Неужели тебя совсем не беспокоит то, что случилось? – поразился Олфере.
– Беспокоит, но только из-за тебя. Что же до судьбы клана… Я давно считаю, что система наследования изжила себя, так же как и вся иерархия. То, что случилось на Арене, лишь подтверждает мою теорию.
– Вообще-то, это наш образ жизни, он не может изжить себя!
– Нас просто к этому приучили, – поморщилась Рошель. – Мы другого мира и не знаем! Но посмотри, сколько несчастья принес этот образ жизни! Вся наша семья уже не первое поколение живет мыслями о троне.
– Которого теперь не будет!
– Вот именно. Одна система разрушила мечты и надежды стольких людей…
Олфере нахмурился, пытаясь понять, к чему она клонит. В целом, это было совсем не похоже на Рошель – делать чуть ли не политические намеки. Она всегда порхала по жизни, как бабочка, легкая и беззаботная. Она держалась в стороне от серьезных проблем и в этом была отрадой для многих.
Может, она и сейчас оставалась в своем репертуаре, а он просто придумал лишнего? Олфере ни в чем уже не был уверен, схватка с Роувеном все исказила. Теперь ему нужно было учиться жить заново, а он понятия не имел, как.