Богиня весны

Каст Филис Кристина

Персефона ухватилась за длинную прядь своих волос и принялась наматывать ее на палец.

— Но я не хочу совершать такие ошибки, которые причинят страдания другим.

Гадес наконец заставил себя отвернуться. И быстро вернулся к туннелю. Он и так слишком долго подсматривал за богиней, нарушая ее уединение. Совесть не позволяла ему более слушать разговор Персефоны с матерью. Гадес сорвал с головы шлем невидимости. Шлем вовсе не предназначался для подслушивания. Гадесу было стыдно за себя. Разве не он совсем недавно выговаривал Стенопии за эгоизм и жульничество?

Он никогда прежде не позволял себе ничего подобного. Он ведь

не какой-нибудь неоперившийся юнец. И прекрасно понимает, что слежкой и шпионажем не завоевать сердца богини.

Гадес внезапно остановился.

А что, разве он желает именно этого — завоевать сердце Персефоны?

Гадес запустил руку в густые волосы. Да, он желал ее. Его тело отчаянно стремилось к ней. Многие тысячелетия он думал, что его отличие от других богов надежно запечатало его чувства, избавив от страсти и похоти, присущих богам. Он избегал женщин, будь они хоть смертными, хоть бессмертными, потому что был так устроен — кратковременная страсть и недолгий союз казались ему недостаточными. Век за веком он наблюдал за душами умерших и видел вечные узы, которые связывали двоих. Это поразительное свойство любви смертных, навеки соединявшей противоположности, глубоко впиталось в его натуру. И его не удовлетворило бы меньшее, нежели вечный союз.

Ну да, он когда-то пытался... много веков назад. У него до сих пор все сжималось внутри, когда он думал о своей недолгой смертной возлюбленной, Минте. Он встретился с этой девой во время одного из кратких визитов в мир живых. Она собирала цветы для своего первого ритуала плодородия, и Гадес решил, что она и есть ответ на его мольбы. Она отдалась ему там, на душистом лугу, и он часто навещал ее, а она клялась, что любит его и что покинет дом и уйдет с ним.

Оглядываясь назад, Гадес лишь изумлялся собственной наивности. И все еще вздрагивал при воспоминании о том, какую она закатила истерику, когда он наконец открылся ей, сказал, что он — владыка Подземного мира. В его памяти все повторялось снова и снова, как будто это было вчера. Он видел, как Минта бросилась бежать от него как безумная и в отчаянии прыгнула с утеса, а он поймал ее в воздухе до того, как она разбилась насмерть. И вместо того чтобы проклясть девушку и обречь ее на вечные страдания в своих владениях, Гадес призвал все свои силы бессмертного и превратил Минту в душистое растение, в котором сохранились и имя девушки, и ее нежная красота.

Богини, в отличие от смертных женщин, не боялись его, но тоже не понимали. Они презирали Гадеса, считая его мрачным и суровым, потому что он правил Подземным миром. До Персефоны ни одна из богинь и не думала заглядывать к нему в гости. Гадес хмыкнул. По правде говоря, он никогда и не приглашал их. Богини не обладают истинной преданностью, равно как и подлинным даром любви. Вспомнить хотя бы Афину, она ведь предала даже обожаемого Одиссея, позволив ему блуждать двадцать лет подряд, прежде чем он сумел вернуться домой, к верной супруге.

Гадесу нетрудно было убедить себя, что настоящей пары для него просто не существует. Смертным женщинам пришлось бы умереть, чтобы править рядом с ним вечно, и потому они боялись его и избегали его внимания. Богини были бессмертными, а следовательно, они просто не могли по-настоящему полюбить его.

Поэтому Гадес довольствовался тем, что правил своим миром и жил среди красоты полей Элизиума и чудес своего дворца.

Но теперь...

Губы Гадеса насмешливо искривились. Бог

смерти преисполнился страсти к богине весны!

Даже ему самому это казалось невозможным.

Потом он вспомнил сияющую улыбку богини и детское изумление, с которым она открывала для себя его владения. И при этом она то и дело выказывала странную зрелость ума, скрытую под юной внешностью. Она отличалась от других богинь, это она уже доказала. Но настолько ли она другая, чтобы полюбить его?

Как ему добиться благосклонности Персефоны? Гадес размышлял об этом, шагая по черной дороге. И наконец его осенила идея. Лицо темного бога вспыхнуло торжеством. Гадес поднес пальцы к губам и резко свистнул. Свист разрезал тьму, и по образовавшейся перед ним щели в пространстве Гадес мгновенно добрался до своего дворца.

Глава 15

— Другими словами, нет никакой волшебной палочки или чего-то в этом роде, чтобы ты могла помахать вокруг меня и дать гарантию, что я приняла правильное решение. Даже если это означает, что мои ошибки принесут другим множество несчастий?

Лина понимала, что в ее голосе звучит откровенное раздражение. Но что толку быть богиней, если ты все равно можешь ошибаться?

Взгляд Деметры был теплым, мягким.

— Мудрость не приходит вместе с бессмертием, дочь! — Богиня подчеркнула последнее слово, чтобы напомнить Лине о роли, которую она должна играть. — Мудрость приходит только с опытом. А тебе в жизни пришлось набраться отличного опыта. Прислушивайся к своей интуиции. Не забывай пользоваться разумом. Верь в себя. И если сделаешь ошибку, извлеки из нее урок. — Хрустальный шар начал наполняться белесыми клочками, похожими на обрывки облаков, затенявшими лицо богини. — Возвращайся к Гадесу с моим благословением, дочка.

Голос Деметры затих, изображение исчезло.

Лина вздохнула. Она осталась с тем, с чем и была, — то есть наедине с собой.

— Ну, надеюсь, Персефоне в «Хлебе богини» придется не так трудно, — пробормотала она.

Туман внутри хрустального шара снова закружился. И пока Лина изумленно наблюдала за ним, шар прояснился, и Лина увидела нечто такое, от чего ее просто-таки скрутило приступом тоски по дому.

Лина наклонилась к оракулу поближе, полностью захваченная зрелищем.

В «Хлебе богини» определенно был удачный день. Маленькая кондитерская при пекарне была битком набита посетителями. Лина удивленно моргнула... да там вообще не было ни единого свободного места! Она всматривалась в волшебный шар, подсчитывая знакомые лица и видя, что они оказываются в меньшинстве. Большинства гостей кондитерской Лина не знала.

И все они выглядели весьма довольными. Люди разговаривали, смеялись... Лина снова моргнула, потом ее лицо расплылось в довольной улыбке. Они ели пиццу по-римски, ту самую пиццу, благодаря рецепту которой Лина и вызвала Деметру.

Еще Лина обнаружила новые плакатики, висевшие на стене за стойкой. Четким, дерзким шрифтом на одном из них было написано:

«PIZZADELGIORNO, Пицца дня! Времена года — QUATTROSTAGIONI— с вашими любимыми начинками: томаты, артишоки, грибы, оливки, три сорта сыра и итальянская копченая ветчина».

На втором плакатике красовалась надпись:

«Вино дня, vinodelgiomo: Антинори Кьянти Классико Пепполи».

Была еще и третья надпись, смутившая Лину. Надпись была краткой: