Болевой прием

Алтынов Сергей Евгеньевич

– Да так, – массируя челюсть и затылок, произнес сумевший подняться на ноги подполковник.

– Удар держишь хорошо, продержался почти целую минуту, – продолжил Граф. – Обычно Лесли укладывает противника в течение восьми секунд. Итак, подполковник, твое индивидуальное задание будет быть у Лесли спарринг-партнером, или, выражаясь вашим армейским языком – «куклой». Если получится, можешь его покалечить или даже убить. Я не рассержусь. Он же до поры до времени не будет работать против тебя в полную силу. Но в один прекрасный день я дам ему команду не щадить тебя. Тебе, правда, об этом не сообщу, уж извини...

Из Хмурого решили сделать «долгоиграющую куклу».

У Графа тут и в самом деле «замок развлечений» какой-то.

– Проводите Сергея Владимировича в душ, до этого покажите врачу, – распорядился Граф.

С двух сторон от Хмурого выросло по охраннику. У каждого на поясе висело по резиновой дубинке, на плечах были нашивки частного охранного предприятия «Парадигма».

– Ну, как вам бравый десантник? – появившись на пороге кабинета, сразу же спросил Граф.

– Обычно поединки проводятся в равных весовых категориях, – ответила я, лишь бы хоть что-нибудь ответить.

– Это в спорте. У нас тут немного другое... Даже не немного, а совсем другое, – после небольшой паузы поправил себя Граф. – Знаете, я наблюдал, как вы смотрите бой, по собственному монитору, – сказал он, кивнув на противоположную стену.

Только сейчас я заметила замаскированный глазок скрытой камеры. До этого мне было как-то недосуг проверить, наблюдают за мной или нет.

– Сказать, как вы выглядели, наблюдая избиение вашего приятеля? – присев поближе ко мне, спросил Граф.

– Ну и как же? – отозвалась я.

– Простите за откровенность, как самка... Точнее, как сучка, которой интересно, кто из кобелей перервет другому глотку.

Здорово он меня приделал. Со стороны, выходит, виднее. А я и в самом деле болельщицей себя ощущала. На моих глазах безглазый мутант мог оторвать голову человеку, к которому я неплохо относилась, а я сидела и пялилась, может, лишь губы покусывала. Противно, самой теперь противно... А этот Граф умеет ловить на слабостях и несовершенстве. Каждого поймать может.

– Слушайте, Граф! У вас в туалете тоже есть скрытые камеры? – спрашиваю я, стараясь оставаться невозмутимой.

– Конечно, есть, – кивнул он. – Так что, Евгения, когда будете там, не забудьте улыбаться.

Граф давно заслужил, чтобы ему разбили физиономию. Я же сижу неподвижно, и руки у меня точно ватные. Неужели и на меня действует его проклятый гипноз, идущий от черных, непроницаемых очков?

– Кто такой Лесли? – задаю я мучающий меня вопрос, на правдивый ответ не слишком надеясь.

– О, это целая история, – неожиданно оживляется Александр Александрович. – История о том, как мне удалось сделать из дерьма конфетку. Точнее, торт «Птичье молоко»... Из кучи дерьма. Этот Лесли – патологический трус. В детстве он был довольно-таки крупным мальчиком, но его при этом все обижали. И он не мог дать отпор даже тем, кто намного ниже и даже младше его. Дети травили Лесли, и тогда его интеллигентные родители впервые обратились ко мне. Я тогда работал детским психологом на полставки.

О том, что Граф имеет психологическое образование, я догадывалась. Причем не только образование, но еще и познания в этой области.

– Трусом, знаете ли, является не тот, кто боится, – продолжал свое Граф. – Вы, Евгения, смелая женщина, но вряд ли согласитесь нырнуть в озеро с голодными крокодилами.

– А сейчас где я? – неожиданно парировала я.

– Сейчас вы если и там, то в переносном смысле. А вот к настоящим крокодилам не прыгнете! Не надо спорить!

В самом деле, не прыгну. Послушаем Графа дальше.

– Так вот, проблема юного Лесли состояла в том,

что он был законченным трусом, его трусость была уже патологией. Ведь он дрожал и боялся не какого-нибудь бугая, не шайки малолетних бандитов, а своих же сверстников, многих из которых он мог одной левой. При этом добрым и миролюбивым Лесли вовсе не был. Он срывал свое зло и обиду на кошках, птицах и прочих бессловесных тварях. Мучил их, садистски убивал. Боялся лишь крупных и даже средних собак. Я сразу понял, что передо мною законченный моральный урод, и стал готовить его для своих последующих экспериментов. Для начала я выписал ему таблетки для увеличения мышечной массы и записал в секцию карате. За один год Лесли раздуло, словно на дрожжах. Сверстники теперь сами побаивались его грозного вида, трогать уже не решались. А он по-прежнему панически боялся их, да и вообще любого, кто мог без тени страха подойти к нему и сказать: «Ну че, пойдем-выйдем?» Единственным достижением Лесли было то, что, учась в восьмом классе, он зверски избил пятиклассника, который в жару в шутку обрызгал его из пластмассового шприца. Когда Лесли окончил школу, я с помощью специальных препаратов стал подавлять в нем чувствительность к боли, одновременно внушая ему, что он самый сильный и никто никогда больше не сможет заставить его страдать. В один прекрасный день я сломал о его торс гребное весло. Потом об его же голову кирпич...

– Огнеупорный? – уточнила я.

– Не помню, – отмахнулся Граф. – Одним словом, в течение пяти лет я делал из него универсального бойца. Психологическая обработка плюс немного фармакологии. Совсем немного. И сейчас это почти идеальная машина для убийства, при этом четко выполняющая все мои команды. В рукопашном бое он начинал с бомжей, которых вылавливали специально для него. Закончил, как видите, подполковником спецназа ВДВ...

– Еще не закончил, – произнесла я.

– Ну, так скоро закончит. Главное, я сумел внушить этому уроду, что никто не может сделать ему больно, а он может всем. Его же собственную сверхтрусость я перепрограммировал, переделал все с обратным знаком.

– Это ваш эксперимент по созданию суперсолдат будущего?

Какого будущего?! Самого что ни на есть настоящего. Спрашивать, кто оплачивает этот эксперимент, бессмысленно, тут Граф будет глух и нем.

– У одного писателя-фантаста, кажется у Булычева, есть такой рассказ. В начале описывается детский сад, где детишки слушают сказки, сидят на горшках, играют в солдатиков. А потом выясняется, что это никакой не детский сад, а казарма, и детишки эти – пилоты-смертники. Они садятся в истребители-штурмовики, управляемые с земли, и отправляются в бой с врагом. Все управление самолетом – пара рычажков, поэтому пилотам не нужны никакие дополнительные знания. Единственное, что им нужно для успешной атаки, это полное неверие в собственную смерть. А четырех-пятилетние дети в смерть как реальность поверить еще просто не в состоянии... Я сумел убить у Лесли веру в собственную боль и собственную смерть! – жизнеутверждающе закончил Александр Александрович, выдержав значительную паузу.

– Детьми вы тоже занимаетесь? – спросила я.

– Пока нет. Потом будет видно, – искренне отозвался Граф. – А вы что, сильно любите детей? Не надо, Евгения Федоровна. Я изучал ваше личное дело, материнский инстинкт у вас отсутствует начисто.

И это успел. Не без помощи Крота, разумеется. Наверное, когда меня приняли в учебный центр, знали, кого принимали. На меня вновь нахлынули воспоминания.

– Почему вы хотите заниматься именно этой работой?

– Я ненавижу убийц и бандитов.