Болезнь Карела Новака

Первый раз это случилось с Новаком вечером, когда он возвращался с работы. Он прошел через сквер, спустился в метро и встал на эскалатор. Эскалатор плавно понес его вниз. Навстречу проплывали матовые плафоны. Вдруг Новаком овладело странное ощущение. Как будто все вокруг стало нереально, словно на грани между сном и пробуждением. У Новака слегка закружилась голова. Он схватился за перила и зажмурился, пытаясь отогнать неприятное состояние. Когда же он открыл глаза, все вокруг изменилось.

Бесконечная узкая стальная лента эскалатора с лязгом и грохотом низвергалась в наклонный бетонный туннель. На ступенях не было никакого покрытия — это были проклепанные стальные площадки, плохо скрепленные друг с другом и постоянно дергающиеся. Скорость движения значительно превышала скорость эскалатора метро, и в лицо дул сырой и холодный ветер. Из забранных железными решетками грязных плафонов на потолке лился

тусклый и неровный свет. Но что более всего поразило Новака — через определенные промежутки по бокам туннеля висели вмурованные в его стены стальные клетки, в которых неподвижно стояли солдаты с автоматами. В следующий момент зловещий туннель поплыл у Новака перед глазами, и он сошел с совершенно нормального эскалатора на платформу станции. Некоторое время он растерянно оглядывался, но видение растаяло без следа. Карел испугался. Насколько он знал, в роду его не было сумасшедших, да и сам он никогда не сомневался в собственном рассудке. И тем не менее он явно видел то, чего не было. «Нет ничего хуже, чем потерять разум, — думал он, сидя в вагоне метро. — Но ведь сейчас я совершенно здоров. Я трезво рассуждаю, и мне ничего не мерещится. Впрочем, может быть, все так и начинается? Что я знаю о шизофрении? Кажется, галлюцинации бывают именно при шизофрении…» Однако вскоре мысли его приняли более спокойный ход. Он убедил себя в том, что просто заснул, стоя на эскалаторе — в последнее время он очень мало спал, так как с головой ушел в работу — и тут же проснулся. Он знал, что такие случаи бывают от усталости. Придя домой, он, чтобы окончательно успокоится, достал из кейса бумаги и занялся возникшей несколько дней назад проблемой. Решение пришло быстро, красивое и эффективное. Новак повеселел. Сомневаться в собственном уме не было никаких оснований. «Надо больше отдыхать», — сказал он себе и последующие несколько дней следовал этому правилу. Ничего необычного не случалось. Но вот однажды, стоя в институтском буфете со своим приятелем Бронски, Новак вдруг почувствовал приближение знакомого ощущения. В следующий момент светлое и просторное помещение институтского буфета превратилось в мрачную бетонную пещеру, освещенную горящими вполнакала ртутными лампами. Вместо ароматов еды в воздухе стоял запах дезинфекции. Бронски, только что рассказывавший какую-то историю, замер с полуоткрытым ртом, должно быть, пораженный переменой в лице Карела. Тот, в свою очередь, был поражен переменой в лице своего приятеля. Это лицо постарело сразу лет на двадцать. Оно стало землисто-серым, с мешками под глазами. На голове у Бронски почти не осталось волос. Его элегантный костюм превратился в бесформенный серый комбинезон с нашитым на груди номером ЕА3916.

— Да что с тобой, Карел? — воскликнул Бронски, и Новак очнулся. Все вернулось на свои места.

— Н-ничего, — ответил Новак. — Мне показалось, что я не выключил генератор, а потом я вспомнил, что обесточил весь стенд.

— У тебя был такой вид, словно ты увидел привидение, — усмехнулся Бронски. Они взяли обед и сели за столик. Новак огляделся. В буфете было мало народу, и никто не мог их услышать.

— Слушай, Филипп, — спросил он приглушенным голосом, — тебе никогда не приходилось видеть то, чего нет?

— Приходилось, — ответил Бронски, — и приходится каждую ночь.

— Нет, я не имею в виду сны. С тобой не случалось, что ты видишь нечто не существующее в реальности, оставаясь при этом в здравом уме и твердой памяти?

— Ты хочешь сказать, что сейчас с тобой произошло что-то подобное?

— Ну видишь ли… в некотором роде…

— Обратись к врачу, — сухо сказал Бронски, непроизвольно отодвигаясь.

«Ну конечно, — подумал Новак, — сумасшедшие вызывают брезгливость и опасение.»

— Да нет же, ты меня не так понял, — заторопился он, — это не галлюцинация. Я не увидел ничего совершенно отвлеченного, вроде черта или белых мышей. Просто реальность как бы изменилась. Кстати, тебе ничего не говорит шифр ЕА3916?

— Ничего. Какое-то шестнадцатиричное число?

— Возможно.

— Слушай, ты мне положительно не нравишься. Я тебе серьезно рекомендую обратиться к врачу.

— Да нет же, это все ерунда. Разве я похож на психа? Просто я несколько часов работал в лаборатории с эфирами, вот и нанюхался.

— Да ты, оказывается, токсикоман!

Разговор удалось замять, но ощущение сосущей тоски осталось. Весь остаток дня Новак был невнимателен и чуть было не сжег дорогостоящий усилитель. «Пора проситься в отпуск», — подумал он. Однако начальник не отпустил его, сославшись на большое количество работы. Настаивать Новак не стал, так как не мог открыть истинную причину.

Следующий приступ случился с ним через два дня. Начался он в лифте. Взглянув в щель между дверями, Новак понял, что едет не вверх, а вниз. Больше вокруг ничего не изменилось, и, за неимением других объектов, он принялся осматривать себя. Новак обнаружил, что облачен в такой же комбинезон, какой ему привиделся на Бронски, только номер его ЕС2141. Тут лифт остановился, и Новак вышел в коридор. Над головой у него оказались две толстые трубы, вероятно, для подвода газа, а прямо перед собой он увидел тяжелую металлическую дверь с мощным вентилем, словно в каком-нибудь банке. У двери стоял солдат с автоматом и внимательно смотрел на Новака. Карел испугался и хотел сделать шаг назад, но тут странная картина растворилась, и он спокойно вошел в лабораторию.

В тот же день Новак пошел к врачу.

Врач, полный лысеющий добродушный человек, выслушал его с большим вниманием, а потом заговорил ободряюще:

— Вам не стоит волноваться. Конечно, это весьма неприятный симптом, и вам следует обратить внимание на свое здоровье. Но, уверяю вас, здесь нет ничего неизлечимого. Такие случаи бывают…

Он еще чего-то говорил, но Карел не слушал, потому что мир перед его глазами вновь преобразился. Уютный кабинет доктора с цветами на окнах превратился в бетонную камеру без окон, освещенную, как и в предыдущих случаях, тусклым мигающим светом. На потолке темнело сырое пятно. Единственным источником света служила лампочка без плафона или абажура просто электрическая лампа, свисающая с потомка на двух проводах. На стене висел репродуктор, из которого доносились хрипы и шипение. Доктор утратил свое добродушное выражение, зато приобрел темную униформу. Но больше всего удивило Новака то, что рядом с доктором появился еще один человек. Высокий и худой, в грязном белом халате, из-под которого виднелись заправленные в сапоги брюки, он стоял под лампой, набирая какую-то жидкость в шприц. В этот момент треск в репродукторе обрел некоторую членораздельность, и доктор умолк, прислушиваясь.

— Последнее информационное сообщение… Противником нанесен ракетный удар по секторам 12С, 14А и 10Е. По данным сейсмодатчиков, нанесен еще ряд ударов северо-восточнее… Полностью утрачена связь… Заводы третьей линии, вероятно, полностью разрушены… В то же время… данные уцелевших космических систем… нами нанесен массированный ракетный удар по стратегическим пунктам противника. Есть вероятность… утрачена связь с Генеральным штабом… Предположительные потери противника… миллионов… системы жизнеобеспечения… разработка новых видов… недостаток воздуха… нашими инженерами… победного конца…

Все потонуло в треске помех.

— Что скажете? — спросил врач длинного.

— Вы знаете, — пожал плечами тот. — Я предпочитаю ликвидировать.

— Легко сказать, — скривился врач. — Новак ценный специалист. Мы не можем бросаться индексами ЕС.

— Но это же почти необратимо. Может кончится полной ремиссией.

— Вот тогда и ликвидируем, — врач взглянул на Новака и переменился в лице. — Колите! Колите сейчас же!

Длинный бросился на Новака, ухватил его за подбородок и вонзил иглу ему в шею. В то же мгновение длинный исчез, бетонный бокс стал кабинетом, а доктор расплылся в улыбке.

— Вы просто заработались. Нельзя так перегружать организм. Отдохните дома недельку, попейте таблетки, я выпишу вам рецепт. И вот вам сразу пилюли: если вдруг у вас это повторится, сразу глотайте одну. Только обязательно сразу, вы меня поняли?

С ощущением тоски и ужаса Новак вышел на улицу. Стоял чудесный летный день, в листве пели птицы, но Карел не мог забыть сцены в кабинете. Это было слишком естественно, слишком реально, чтобы быть результатом переутомления. Новак задумался. Он вспомнил, что проходил в школе, на уроках истории. По мере развития общества изощрялись и методы пропаганды. Пропаганда захватывала все больше каналов информации, все теснее переплеталась с реальностью. В то же время солдат перед боем накачивали алкоголем, а потом и все более сложными наркотиками. Если проследить обе эти линии до логического конца… В школе их учили, что эпоха войн закончилась тогда, когда оружия стало слишком много, так что размер потерь не могла оправдать никакая прибыль от победы. С тех пор на Земле царит мир и благоденствие. Но ведь это чушь. Во-первых, вместе со средствами уничтожения развивались и средства защиты. Во-вторых, когда оружия становится слишком много, чересчур возрастает вероятность, что оно попадет в руки маньяка или произойдет сбой автоматики. А война подобного рода, раз начавшись, остановиться может только с исчезновением одного из противников. Или обоих. Но у уцелевших, загнанных в бетонные норы убежищ, терпящих постоянные лишения людей теряется воля не только к победе, но и к самой жизни. Есть только один способ продолжать войну: убедить этих несчастных, что никакой войны нет, ад — это рай, и жизнь прекрасна. Средства современной науки позволяют это сделать.