Больно не будет

Вечная Ольга

— Начнем с разминки, — говорит Катя с энтузиазмом. — Только не смейся и не балуйся, дело серьезное. Упражнения помогут тебе скорее прийти в норму, плюс ты неверно произносишь некоторые шипящие звуки, это можно скорректировать в процессе. Сейчас я тебе все объясню подробнее, только… Ярик! — она обхватывает мое лицо ладонями и просит посмотреть на себя. Старается быть строгой. — Я позвоню Наде, если ты продолжишь меня лапать в процессе.

— Мне не мешает, — неспешно поглаживаю ее бедра.

— Мешает мне.

— Ты же профессионал,

Катерина Владимировна, абстрагируйся.

— Видимо, пока еще не такой профессионал, — смеется. Потом рассказывает мне что-то там про звуки, киваю, потихоньку поглаживаю ее талию, пробираясь пальцами под кофточку и юбку, нащупываю на пояснице полоску белья.

Тем временем она заставляет меня покусать щеки с внутренней стороны, затем легонько, но ощутимо хлопает по моим щекам, растирает их. На этом этапе я еще сдерживаюсь, но когда она невозмутимо заявляет, что следующее упражнение будет называться «Сытый хомячок», я теряю контроль и громко, чуть ли не на всю квартиру, хохочу вслух, откинув голову и окончательно расслабившись.

Блть, какой еще хомячок?! Эта женщина просто невероятна!

— Сытый! — отвечает Катя на мой случайно озвученный риторический вопрос, качает головой, округлив глаза. — Сытый, Ярик! Ну же, мы не в пятом классе. Давай, соберись и повторяй за мной.

Мы с ней синхронно то надуваем, то втягиваем щеки. Чувствую себя полным идиотом, одновременно с этим поражаюсь, как у Кати это получается? Даже «сытый хомячок» в ее исполнении выходит невыносимо сексуальным и соблазнительным.

Словно завороженный, слежу за тем, как она надувает свои румяные щечки, как облизывает пересохшие губы между упражнениями.

Совсем скоро я осознаю, что до простреливающей боли хочу этого порочного хомячка. Сладкого, нежного, пока еще запретного.

— Ка-ать, — тяну я, сводя брови вместе. — А ты с детьми какого возраста работаешь?

— С дошколятами, — отвечает она невозмутимо. — А что такое? У взрослых, конечно, методика другая, но общий смысл тот же. Тебе некомфортно?

— Вот с дошколятами и работай.

Она хмурится, потом отмахивается от меня и произносит:

— Дальше у нас по плану «Трусливый птенчик».

Бу-га-га.

Но через минуту мне становится не смешно. После разминки идут действительно сложные упражнения. У меня не получается открыть рот достаточно широко, челюсть не слушается. Я смотрю на Катю, вижу, как делает она, и не могу повторить.

Приходится на время оставить шуточки и напрячься. И только-только у меня начинает получаться сосредоточиться на работе, как она произносит:

— Не-а, не так. Одну минуту, Ярик, — убегает в ванную, где, судя по всему, моет руки. Потом возвращается, садится рядом, почти вплотную: — Зонда у меня с собой нет, поэтому пробуем по старинке. Не отвлекайся, — и сует мне пальцы в рот.

Глава 24

Сама не отвлекайся.

Пару минут мы действительно усердно стараемся, она хмурится, ругает

меня, когда я касаюсь языком ее пальцев и балуюсь. А потом в ее глазах мелькает игривый огонек, и она сама начинает меня провоцировать. Прикусывает нижнюю губу, бросает порочные взгляды.

— Яр, — шепчет томно.

— М-м-м?

— У тебя эрекция.

— Угу, еще язык мне в рот засунь и удивись, — сложно отвечать внятно и со смыслом, когда во рту чужие пальцы. Ее пальцы.

— Кажется, самое время перейти к следующему упражнению, — она оставляет в покое мой рот, но я успеваю напоследок поймать ее пальчики губами и поцеловать несколько раз: кончики, костяшки, ладонь. Потом хватаю девушку и притягиваю к себе на колени, она охотно садится сверху, оседлав меня, и сама тянется. Юбка задралась, я чувствую жар ее промежности.

Трется губами о мои губы. Я открываю рот, она не дается, отстраняется, затем снова прижимается.

— Как называется это упражнение? — спрашиваю.

— Придумай сам, оно новое, — шепчет на выдохе. Я фиксирую ее затылок рукой и, наконец, целую. Выходит снова на грани грубости, рвано. Совсем не так нежно, как хотел бы с ней. Терпения нет, я глубоко целую ее с языком, прижимаю к себе, чувствуя, как она начинает двигаться сверху.

— Целуешься намного лучше, Яр, чем в прошлый раз, — шепчет игриво, и я легонько шлепаю ее по заднице, вспоминая свои неловкие попытки в первый день после снятия шины.

Целую, целую ее, плавно отпуская контроль. Моя ладонь уже под ее юбкой, стискиваю ягодицу девушки, тут же поглаживаю.

Катюша едва слышно стонет, обнимает меня обеими руками. От ее частого дыхания мой пульс разгоняется сильнее.

— Никто не войдет? — волнуется она.

Отрицательно качаю головой, стягивая с нее кофточку, оголяя красивую высокую грудь под тонкой тканью кружевного белья. Накрываю ладонью, Катя мягко останавливает меня:

— Яр, у меня очень чувствительная грудь, вплоть до боли, — просит.

— Я буду осторожным, — обещаю. Она позволяет мне наклониться и накрыть ртом сосок пока через ткань. Ее пальцы впиваются в мои плечи, я сначала жарко дышу, будоража ее, позволяя привыкнуть, а затем бережно веду языком, обильно смачивая слюной. Катя вздрагивает, дергается, но не протестует. Вжимаю ее в себя и продолжаю неспешные ласки. У самого аж уши закладывает от адреналина.

Все это острее петтинга в пятнадцать лет.

А в голове единственная мысль — если с ней так приятно обниматься, каково же трахаться?

Убедившись, что ей нравится, я стягиваю лямки с ее плеч, оголяя грудь, и ласкаю уже вживую. Медленно и очень влажно сначала один сосок, затем другой. Я бы хотел прикусить, но это позже, пусть освоится. Уже сейчас воображаю, как сильно ей понравится, когда я сожму твердую горошину зубами, затем втяну в рот. Сглатываю скопившуюся слюну. Катя, порочный хомячок, вновь начинает двигаться сверху, плотнее прижимаясь к моему напряженному паху.