Большая девчонка
Шрифт:
– Глянь на нее, – он кивнул на луну. – Прямо жуть.
– И кошмар, – продолжила я расхожую фразу. – Правда, Захар, сегодня она какая-то ненормальная. Наверное, потому, что после дождей. Мокрая, не обсохла. Надо обтереть ее полотенцем.
– Никогда не видел такой огромной. Ну и морда. Жалко, полотенце не взяли! Это ты не позаботилась, кулема!
Вообще казалось, на луне что-то происходило. На ее крупном оранжевом лице кривилась злая усмешка.
– Н-да, – сказала я. – Луна сегодня явно не фонтан.
– Побежали от нее, че ли? – Захар смотрел
– От луны?
– Ну. От луны! Погнали!
Захар взял меня за руку, и мы рванули по шпалам.
Здорово было бежать по шпалам, держась за руку Кислицина. Я даже не обращала внимания на боль от мозоли, которую натерла еще в поселке. Но я не йог и долго терпеть не смогла.
– Подожди, – я резко остановилась. – Нога. Натерла.
Для дальнего перехода я надела новые кроссовки. Обычно на даче я ходила в полукедах, надо было в них и оставаться, но они были предельно разбитые и предельно дачные. Не хотелось перед Захаром показываться в такой рвани. Кроссовки на вид были удобные, мягкие, а вот поди ж ты… классическая пяточная мозоль была в полном цвету.
Мы сели на рельсы. Коснулись друг друга плечами. Захар, видно, не придал этому значения и отодвинулся, а мне так хорошо и уютно было у его плеча, у его черных жестких волос.
Я сняла кроссовку и блаженствовала. Ветерок обдувал горячую пятку. А луна между тем все росла, все надувалась, как воздушный шар, и смотреть на нее было по-настоящему жутко. Я поежилась.
– Знаешь, Захар, такое впечатление, что на Луне только что произошел ядерный взрыв. Война там у них, что ли?
– Так сразу и ядерный? Реально?
– А что? Нет, я понимаю, на ней никого, ничего, но как будто… Правда ведь похоже?
– Ну, похоже. Ну, че там с твоей ногой?
Он внимательно рассмотрел мою пятку. Даже зачем-то потрогал мозоль, и я зашипела от боли. Захар посмотрел на меня с сочувствием. Ух, у него и ресницы! Прямо еловый лес.
– Давай к ней подорожник приложим, – предложил он, – только сначала мозоль надо проколоть.
– Ага, проколоть. Чем?
– У меня скальпель завсегда в кармане, – Захар вынул из кармана маленький перочинный ножик и показал. – Лезвие, штопор, шило. Вот оно-то нам и нужно, Покровская.
– Эй, ты хоть бы на каникулах меня по имени звал.
– Слушай, мне твоя фамилия больше нравится. Имя какое-то… – Захар поморщился, помотал головой.
– Чем тебе мое имя не нравится?
– Да ну его… какое-то вычурное.
– Зови, как все – Ветка.
– Ветка… это не по-людски. Ладно, давай сюда свою кочергу.
– Ой, я боюсь, ты же хирург, известный местным лягушкам…
– Ладно тебе, не дрейфь. Я знаю, ты завсегда с зажигалкой. Гони сюда.
– А у тебя, может, сигареты найдутся? – спросила я, доставая из кармана ветровки зажигалку.
– Курить – здоровью вредить. Деньги еще на эту дрянь тратить.
– Давай зажигай. Прокалить надо шило, а то занесем тебе СПИД.
– СПИД заносится вовсе не шилом, – изрекла я и скорее почувствовала, чем увидела, что Захар покраснел.
– Не болтай, а то вообще заколю. Болтаешь глупости, а еще большая.
Он поднес шило к огоньку зажигалки, посчитал до двадцати и, взяв за стопу мою ножку, всадил в мозоль острие.
Совсем не было больно. Показалась сукровица. У меня нашелся носовой платок, я выжала из-под мозоли густую жидкость.
Подорожник рос по сторонам железки. Захар сорвал один, обтер его о футболку, два раза лизнул, чтобы он прилип к коже, и приклеил на мою пятку.
– Надевай кроссовку, я подержу лист.
Я попробовала натянуть обувь, но лист вихлялся во все стороны.
– Подожди, дай я.
Захар взялся за мою ногу повыше лодыжки, и я почувствовала его сильные руки.
– Ой!
– Че «ой»? Больно, че ли?
– Конечно. Полегче, чуть ногу не вывихнул.
Он плюнул на лист и присобачил подорожник к моей пятке. И помог мне надеть кроссовку. Через два шага лист все равно сполз, но я уже не ныла. Я не ныла, но ныло что-то во мне, и ныло сладко – от прикосновения руки Захара. Потому что этот парень мне очень и очень нравился, я уже говорила. И то, что на даче он игнорировал нашу компанию и жил сам по себе, привлекало к нему еще больший интерес. День, когда он приходил на конечную автобуса, был для меня особенным, тогда я возвращалась домой, как после какого-то праздника, или как будто я побывала на чьем-то дне рождения.
Шагов через десять пришлось снова остановиться.
– Елки, вот ты привязалась ко мне с мозолью своей, надо было тебя на даче оставить с лягухами. Какой же дурак, прости, дура надевает кроссовки на босу ногу?
– У меня чистых носков не оказалось.
– Так надела бы грязные!
– Грязные не хотела.
– Постирала бы, блин, девушка называешься!
– Не ворчи. Ты как моя мама.
– Твоя мама не надела бы кроссовки без носков.
– Ну, в этом ты прав, конечно…
Захар сел на рельсу, снял кеду, стянул с ноги носок:
– Бери, кулема! Ветка ты с трухлявого дерева!
– Спасибо! А ты как же?
– Да вот так.
Так мы и шлепали, у обоих по одному носку, мне стало намного легче, натирать почти перестало. Я была в джинсах, и незаметно, что на мне носок только один, а он – в шортах, и один носок на его ноге выглядел чудовищно смешно. Носок в черно-белую, как жизнь, полоску.
– Черт, никогда не думал, что по шпалам идти так неудобно. Не по шагу шпалы проложены. Как-то инженеры не рассчитали.
– Кто-то коротконогий шпалы клал, – заметила я. – И так – по всей стране, прикинь.
И вдруг за нашими спинами раздался гудок тепловоза. Мы просто чуть не упали от удивления. Отпрыгнули в стороны, Захар – в одну, я – в другую, и буквально через минуту мимо нас промчался груженный досками состав. Кажется, там всего-то три вагона было, но, чтобы человека переехать, и одного много.
– Ничего себе! – Захар почесал затылок. Мы недоуменно уставились друг на друга и захохотали.
– Кто сказал, что ветка заброшенная?! А?