Большая книга мудрости
Шрифт:
У Вагнера встречаются чарующие моменты и ужасные четверти часа.
Квартет – это беседа четырех умных людей.
Звук должен быть окутан тишиной.
Интерпретация – это свободная прогулка по твердой земле.
Фортепьяно было в блестящей форме, но пианисту требовалась настройка.
Не стреляйте в пианиста – он делает все, что может.
Современная музыка похожа на женщину, которая свои природные изъяны восполняет безупречным знанием санскрита.
Нужны новые уши для новой музыки.
В том, что касается музыки, у вас ухо Ван Гога.
Концерт: кашель публики, постоянно перебиваемый музыкой.
Хорошая музыка вовсе не так плоха, какой она кажется на слух.
Зачем нам третьеразрядные заезжие дирижеры – разве мало у нас второразрядных своих?
Мученичество
См. также «Жертва. Самопожертвование», «Святые и грешники»
Мученики создали больше веры, чем вера создала мучеников.
Только первый шаг труден.
Мученичество – единственный способ прославиться, не имея для этого никаких данных.
Бывали мученики заблуждения, но смерть их еще не превращала его в истину.
Мученик во имя старой веры кажется нам упрямцем; мученик во имя новой – пророком.
Его понесли на руках – на Голгофу.
Мучеников истребленных религий не канонизируют.
Мы и другие
См. также «Общение», «Понимание – непонимание», «Репутация. Доброе имя», «Человек человеку»
Неуютный, холодный, жестокий и лживый мир, на который мы сетуем, – все это мы для других.
Ад – это Другие.
Ад – это не другие, ад – когда нет других.
Человек преобразит мир и мир уничтожит, все совершит и все перетерпит – при условии, что у него будет свидетель. История, поэзия, памятники заменяют ему такого свидетеля. Он неустанно ищет свидетеля. Его мысль возникает лишь для свидетеля и лишь поэтому является мыслью. Даже его одиночество – это общение со свидетелем, и такое одиночество – самое подлинное.
В других нас раздражает не отсутствие совершенства, а отсутствие сходства с нами.
Подумай, как трудно изменить себя самого, и ты поймешь, сколь ничтожны твои возможности изменить других.
В чем мы можем быть совершенно уверены, так это в том, что мы чудовищно похожи на других людей.
Я – это ты, а ты – это я; так на что мы друг другу нужны?
Нам трудно поверить, что мысли других людей столь же глупы, как наши собственные, а ведь так оно, вероятно, и есть.
Мы добиваемся любви других, чтобы иметь лишний повод любить себя.
Чем больше случаев нравиться вы доставляете людям, тем скорее и вы им понравитесь.
Мы бы меньше заботились о том, что думают о нас люди, если бы знали, как мало они о нас думают.
Мы никогда не бываем более недовольны другими, как когда мы недовольны собой. Сознание вины делает нас нетерпимыми.
Мы не любим людей не потому, что они злы, но мы считаем их злыми потому, что не любим их.
Тебе никогда не удастся подумать обо мне так плохо, как я о тебе, если бы я о тебе думал.
Мы подозреваем других, потому что слишком хорошо знаем самих себя.
Слова Павла о Петре говорят нам больше о Павле, чем о Петре.
То, что мы делаем, меняет нас больше, чем то, что делают с нами.