Большая книга ужасов – 28
Шрифт:
На устланном красными же коврами полу стояли двое. Старик с горящими глазами, в котором с трудом угадывался директор Иван Васильевич, а рядом с ним улыбчивый юноша в длинной светлой рубахе и зеленых сафьяновых сапожках. Они спорили. Старик стучал об пол большой тяжелой палкой с медным набалдашником и визжал что-то высоким противным голосом, но слов было не разобрать. Юноша, стоящий перед ним, ухмылялся в усы, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
– Не смей! – завопил старик, выбрасывая руку с палкой вперед. Набалдашник со свистом
Старик схватился за голову и повалился рядом с юношей на ковер.
Колька, затаив дыхание, наблюдал эту сцену и вдруг почувствовал, что ногам его как-то подозрительно мягко стоять. Он скосил глаза вниз и обомлел. Его кроссовки тонули в высоком ворсе красных дорогих ковров. Стена перед ним была обшита не привычными деревянными панелями, а дорогой блестящей тканью в шашечку, в углу светлым пятном виднелась большая печь, покрытая голубыми изразцами. В другом углу стоял массивный сундук, с него свешивалась мохнатая коричневая шкура. От сундука по ковру кто-то полз.
Мишкин еще больше скосил глаза и чуть не рухнул на этот самый ковер. Опираясь о длинную палку с набалдашником, к нему подкрадывался Иван Васильевич. Длинный красный плащ сливался с цветом ковра, в разноцветных глазах сидела злоба. Видимо, что-то у него было с ногами – встать он не мог, поэтому подползал, быстро перебирая руками.
– Я тебя снова убью, – шипел директор. – Убью, и все закончится. Не бывать царевичу Ивану царем Московским и Новгородским, на мне закончится династия Ивана Калиты. Я убью тебя, убью-у-у-у.
Под конец его слова были похожи на змеиный шип. Он приподнялся, занося над собой палку, свистнул в воздухе набалдашник.
Как в зачарованном сне Колька глазами следил за замедленным движением палки. Удар был точно нацелен ему в висок.
Пронзительный визг привел его в чувство. В другом конце холла стояла Наташка Жеребцова и оглушительно визжала. Он неожиданности Колька вздрогнул. Зеркальце из рук выскользнуло и разбилось с тихим звоном. А вместе с ним раскололась комната с темными коврами и светлой печкой. Палка все так же опускалась на голову, но уже не Мишкина, а ухмыляющегося юноши в длинной рубахе. Раздался противный чавкающий удар.
– Ванечка! – взвыл директор. Все остальное поглотил звук разбивающегося стекла. Комната обвалилась. Перед собой Колька увидел стену, обшитую деревянными панелями, затоптанный сотней ног кафельный пол, по которому бежала к нему Наташка Жеребцова.
– Нахал! – четко выговорила она, припечатав ладонь к его щеке.
От удара Кольку мотнуло в сторону, и он свалился рядом с разбитым зеркальцем.
– Где я сейчас другое достану? – с досадой выкрикивала Наташка, подбирая осколки. – Убить тебя мало!
Мишкин был еще слишком оглушен, чтобы ответить, а Жеребцова уже замахнулась, чтобы врезать ему второй раз.
– Ну что ты, милая! – Ее руку перехватила другая рука в черной перчатке. – Эдак его и совсем угробить можно. А он еще пригодится… кому-нибудь.
Жеребцова зло глянула на Эдика, всхлипнула и побежала обратно.
– Идиот! – крикнула она напоследок, исчезая за поворотом.
– Иногда женщины говорят мудрые вещи, – философски изрек Зайцев, помогая Мишкину встать.
– Что это было? – наконец смог произнести Колька. – Я не понял. Картинки какие-то.
– Это не картинки, это то, что было на самом деле. А сейчас нам самое время убираться, если мы не хотим снова встретиться с кем-нибудь из учителей.
– А как же девятиклассники? Мы ни с кем не поговорили. Фотографию не показывали.
С этими словами Колька полез в карман.
Теперь ошибки быть не могло – на снимке был он. Рядом сидела расфуфыренная Будкина. В руках она держала табличку. «1 день» – значилось на ней.
От неожиданности Мишкин чуть не выронил листок.
– Он здесь! Вот! Это он все сделал!
Этот крик привел его в чувство. Из-за поворота первой вырулила Жеребцова, за ней бежали девчонки их класса. Среди их стайки возвышалась фигура Маргариты Ларионовны.
Из школы Колька не просто бежал, он летел, вися на руке у скелета. У ворот их догнала Сонька, волочившая за собой оба портфеля.
– Узнали что-нибудь, да? – с нетерпением спрашивала она. Но все были слишком увлечены побегом, чтобы что-нибудь отвечать.
– И что, учителя все такие кровожадные? – спрашивал Колька, стоя на своей кухне и выпивая третью чашку воды.
– Ну почему же сразу кровожадные? – Эдик, избавившийся от ботинок, чувствовал себя гораздо свободнее. Закинув ногу на ногу, он беззаботно болтал костлявой ступней и вообще выглядел крайне довольным. – Учителя разными бывают. Но чаще всего они добрые и очень любят детей.
– А ты откуда знаешь? – с подозрением осведомился Мишкин. – Кажется, еще утром ты говорил, что школу ненавидишь.
– Да, – легко согласился покойный Зайцев. – А чего в ней хорошего? С такими, как вы, только свяжись, ни один человек, даже с ангельским характером, не устоит. Через год озвереет.
– Ты хочешь сказать, что учителей мы портим? – искренне удивился Колька, отставляя четвертую кружку воды. – А не наоборот? Это они у нас всякое желание учиться отбивают!
– А то оно у тебя было! – фыркнула Морковкина, еще не совсем вникшая в суть спора.
– Было! – Мишкин гордо выпятил грудь. – Шесть лет назад первого сентября. А потом пропало. Навсегда. И все – из-за учителей! Если бы они мне двойки не ставили и дурацкими своими заданиями не мучили, все было бы по-другому!