Большая книга ужасов – 39
Шрифт:
– А что, если сейчас опять серебристый автомобиль появится? – опасливо озираясь, спросила Машка, все еще сжимавшая в руках талисман.
– Не появится. Покойник спит уже в уютном гробике под толщей земли.
Не знаю, сколько точно времени мы ждали Дениса, но нам показалось, что ужасно долго. Мы даже беспокоились, что он вовсе не приедет. То просто стоя у дороги, то немного проходя по ней вперед, мы прислушивались к тишине, пугались каждого шороха. Нам мерещились (а может, и не мерещились?) чьи-то тени, чьи-то силуэты во тьме,
Но Денис приехал за нами даже раньше, чем обещал. Заслышав долгожданный шум мотора, мы с Машкой чуть не закричали от радости. Сергеев шарахнулся от нас, когда мы вдвоем полезли его обнимать и целовать при встрече.
– Ой, Денис! Как здорово, что ты приехал! Какой ты хороший! Ты самый замечательный одноклассник! Ну, просто самый-самый!
– Не, ну вы точно обе сдурели! – хлопал глазами тот. – Какой-нибудь кладбищенской травы наелись!
Мы уселись на мотоцикл и понеслись по пустому шоссе. Я сидела зажатая между Денисом и Машей, слушала рев мотора, радостно осознавая, что мы все больше и больше отдаляемся от кладбища.
На небе сияла полная луна. Мы мчались вперед.
Я настукивала по стеклу и оконной раме все громче и громче.
– Да тише ты! Родители проснутся… – остановила меня Маша.
– Если я буду стучать тише, твой брат не проснется! – заявила я, но тут окно раскрылось, и мы увидели сонную физиономию Даниила.
– Заснул все-таки, охламонище луковый! – Никитина закинула внутрь рюкзачок и вскарабкалась на подоконник.
– Ты знаешь, я тут порылся в твоих ящиках и решил, что вот эти скрепочки, пилочка для ногтей и шпильки могли бы мне пригодиться… – нагло заявил Даниил.
– Твоя миссия выполнена, иди к себе, – сказала братцу Маша.
– Так, значит, я их забираю, да?
Никитина, не слушая, вытолкала его из комнаты. Мы разделись, раскидав как попало одежду, надели ночные рубашки (как обнаружилось утром – наизнанку), рухнули на диван, и, несмотря на недавние взаимные уверения в том, что спокойный сон наш потерян навсегда, провалились в глубокий крепкий сон. Без всяких сновидений!
Пару дней спустя мы сидели в Машиной комнате и занимались французским языком.
В комнату влетел Даниил.
– Слушай, дай-ка мне… – начал он.
– Смойся с глаз моих долой! – перебила его сестра. – Я тебе еще изрезанные колготки не простила.
– А сломанную расческу?
Машка задумалась.
– Ладно, расческу простила, а вот деформированные шпильки, канувшую в небытие пилочку для ногтей и продырявленное в трех местах мое банное полотенце – еще нет.
– Ага, – сделал для себя какой-то вывод Даниил. – Дай мне, пожалуйста…
– Ничего я тебе не дам! Уйди, не видишь, я занимаюсь.
– Так не дашь?
– Нет.
– Тогда я на тебя навсегда обижусь.
– Согласна. Только уйди.
Даниил, очевидно уже прокручивая в голове мстительные планы, удалился. Машка тем временем как-то грустно посмотрела на учебник и вздохнула.
– Давай читать дальше, – скомандовала она мне.
В прихожей зазвонил телефон.
– Ирка, подойди, а? – попросила Маша. – А то если я встану, то больше за уроки не сяду!
Пришлось пойти в коридор и снять в трубку.
– Чернышева, ты? – раздался удивленный голос Максима.
– Да, Трофимов, я.
– Вообще-то я Маше звоню. Наверное, номер перепутал?
– Ничего ты не перепутал, сейчас позову, – сказала я и пошла в комнату.
Ну, сейчас Машка вскочит, бросится к телефону, и все правила французского языка в одно мгновение вылетят из ее головы!
– Это тебя. Макс, – сообщила я, входя в комнату.
– Какой еще Макс?
– Как какой? Трофимов. Наш живой, милый, хороший Макс.
– Тот самый Макс, из-за которого я столько пережила?
– Ну, да… Тот самый, – просто растерялась я.
– Знаешь, скажи ему, что меня нет дома! – И Маша уткнулась в учебник снова.
Соврав Трофимову что-то невнятное по поводу того, что Маша как раз сейчас очень занята и будет занята еще долго, поэтому перезванивать не надо, я вернулась к подруге.
Машка перелистывала учебник. Посмотрев на меня, вздохнула и сказала:
– Какие скучные книги меня окружают! Родители прицепились, спрашивают, почему я до сих пор не прочла «Войну и мир», «Преступление и наказание», «Отцы и дети» и прочее. А на меня «Отцы и дети» действуют как снотворное. Не понимаю я таких умных вещей! Я бы с удовольствием занялась сейчас чтением, только бы каких-нибудь других книг. У тебя нет на примете интересных?
Я призадумалась. «Призрак оперы» я еще не дочитала из-за нехватки времени, а что бы еще посоветовать Машке?
– Маш, ты знаешь, я, пожалуй, сама напишу книгу, а потом дам тебе ее почитать, – пришла мне в голову мысль. – Начало у нее будет такое: «В некотором городе, в некотором районе жила-была девочка, и звали ее Маша». Нет, «звали ее Мария», так лучше. «И увидала как-то Мария за соседней партой юношу, красивого, как Иван-царевич. И полюбила она его. И все у нее было: и двойки, и пятерки, и брат младший, только вот ответного чувства не было. И пошла тогда Мария за помощью к Светлане Замудрой, и замудрила такого, что ни в сказке сказать, ни пером описать».
– М-да, интересное начало у твоей книжки. А конец у нее какой будет?
– «Время пошло своим чередом. Всходило и садилось солнце, ветер гулял в полях, качал в лесах деревья, гнал куда-то облака, ночью луна смотрела на землю, мерцали в небе звезды, на болотах и на кладбищах загорались блуждающие огоньки, а по пустому шоссе во тьме несся серебристый автомобиль…»
Ирина Андреева
Проклятие чернокнижника