Большая книга ужасов – 43
Шрифт:
– Я из первого, – голосом заговорщицы сообщила незнакомка и вдруг скривила лицо, как будто килограмм лимонов за раз проглотила. – А вот и вожатая, – последнее слово она произнесла с хрипом, выдавливая его из себя, как отраву.
Алена шла по дорожке, с тревогой поглядывая по сторонам. Даже под кусты смотрела.
– Аня! – всплеснула руками вожатая. – Господи! Как ты меня напугала! Ты где затерялась? Все сидят, тебя нет! Хватит уже пропадать. У меня от ваших пропаданий голова кругом идет. Ты чего здесь сидишь?
– С новенькой болтаю. – Видеть Алену было неприятно, словно
– С какой новенькой?
Последние метры до беседки Алена пробежала, но все равно опоздала. Новенькая успела уйти. На полу остались только следы от ее тапок.
Алена пощупала Анин лоб, посмотрела в глаза.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – осторожно спросила она. – Почему ты не пошла в столовую?
– Я не хочу есть, – отстранилась Аня.
– Может, отвести тебя в изолятор?
Моторова посидела, чуть раскачиваясь, решая про себя сложную загадку жизни, а потом вскочила, словно ее сзади кольнул кто.
Ей вдруг показалось, что все это глупость и наваждение. Что Королев не мог так поступить. Ей все привиделось. Или кто-то коварный внушил ей все это?
– Нет, я не пойду в изолятор, – улыбнулась Аня своей лягушачьей улыбкой. – Я пойду в столовую. – Она представила, как войдет в гулкий, пропахший едой домик, услышит множество голосов и на привычном месте увидит Королева. На завтрак всегда дают хлеб с маслом. Надо поделиться им с Лешкой. – А это правда, что мы завтра идем в поход? Возьмут всех?
– Всех.
Алена проводила Моторову очень внимательным взглядом. Анечка, конечно, девочка странная, еще и выглядит чудновато. До недавних пор ее чудачества развлекали, а теперь начали пугать. И не только в ней была проблема. Обе палаты первого отряда словно попали под воздействие магических сил, и все немножко сошли с ума. А если так, небольшая прогулка им точно не повредит. Кстати, надо зайти в изолятор за справками, потом к Семенычу за продуктами и к физруку за инвентарем. Заглянуть в Интернет, узнать, какая завтра будет погода, и проверить обувь. А то ее красавицы отправятся на прогулку в босоножках или в туфельках на каблуках. С них станется.
– Обувь проверь, – буркнула Вера Павловна, не поднимая головы от своих бумаг. – И пластыря возьми побольше. Крем от ушибов и натертостей. Вон аптечка лежит, я тебе все собрала. Бери список, там почти у всех разрешение. Покажешь Курицыну, пусть подпишет. И чтобы у всех были головные уборы. В лесу клещи, на открытой местности солнце. Купаться запрещено. Но купальники возьмите. Не будут же они у тебя голышом в речку нырять. Места для купания тебе наш спортивный комментатор покажет. Ну, чего застыла?
Еще бы не застыть! Алена держала в руках список, и в душе у нее рождалось нехорошее предчувствие новой беды. Напротив фамилий стояло магическое слово «разрешено» и не менее магическая закорючка. И только в четырех строчках значилось трагическое «отказ».
– А почему этим нельзя? – ткнула Алена в список пальцем. – Им как раз было бы хорошо проветриться. Мы, можно сказать, из-за них и идем.
– День из изолятора! Нервный срыв! Мать моя, ты хочешь их угробить?
Слово «угробить» неприятно кольнуло. Оно скользкой ящерицей шмыгнуло по телу и скрылось под плинтусом. Алена осторожно подняла голову. Она хорошо помнила этот кабинет. В нем постоянно пахнет резким нашатырным запахом, в трещинках на потолке как будто застрял чей-то крик.
– Почему угробить? Наоборот, спасти. Им надо уйти из лагеря.
Вера Павловна вопросительно посмотрела на вожатую поверх очков.
– Мать моя, а не пропить ли тебе курс глицина? Что-то вы тут все нервные стали. Два года прожили тихо-мирно и вдруг перевозбудились. С тобой-то что, мать моя?
– Ничего, – Алена медленно сложила листок, провела пальцами по сгибу. – Ребята говорят, что видели здесь Канашевич. Моторова и Зайцева в лагере в первый раз. Королев пятый, Кабанов второй. Постников впервые. Почему она выбрала их?
– Мать моя… – Вера Павловна отложила ручку. – Ты это серьезно?
– Полчаса назад Моторова разговаривала с новенькой из первого отряда.
– Какой новенькой? – всполошилась врач, закапываясь в бумаги. – Мне никто не приносил обменную карту…
– У нас нет новеньких. Новенькой была Канашевич. Она приехала через три дня после начала смены.
Маленькая ладонь с пальцами, унизанными перстнями, грохнула о стол. Алена от неожиданности вздрогнула.
– Так! Мать моя… Ты мне это прекращай! Что за фантазии? Перегрелась? Не высыпаешься? Устала? Берешь отгул и едешь домой. Хоть на один день, хоть на два. Но эти фантазии ты мне брось! Привидения у нее здесь бродят! Если бы врачи таскали за собой своих привидений, то они на третий год работы умирали бы! Ты педагог! И работаешь с людьми. А люди – материал хрупкий. К тому же все объяснилось. Канашевич была девушкой неуравновешенной, склонной к суициду. Так и в карте было написано. С твоей стороны ошибки никакой не было. Девочка почувствовала себя плохо, ее положили в изолятор. Никто ж не знал, что она приволочет с собой мешок таблеток! Даже родители тебя не обвиняли, а ты винишь. Запомни! Ты все делала правильно!
– А если неправильно?
– Ты, мать моя, это прекрати! – Вера Павловна снова уселась за стол. – Все! Иди работать. А то без тебя они опять разбегутся. Я их потом в изоляторе держать не буду. И кстати, те, кто завтра не идет в поход, пусть приходят сюда. Я найду, чем с ними заняться. Понаблюдать надо. Не хватало нам еще детей после отдыха возвращать с нервными срывами.
Королев, Кабанов, Моторова, Постников. Это не врач найдет, чем с ними заняться, а они придумают, как быстренько прибить друг друга. Под чьим-то чутким руководством.
Алена вышла в коридор и не удержалась, чтобы не бросить взгляд направо. Двери обеих палат изолятора были призывно распахнуты. Кто же будет болеть в июле месяце, когда жарко, когда солнце, когда есть речка и лес? Палата мальчишек, с втиснутой третьей койкой. Легкий запах хлорки.
Два шага к следующей двери. В затылок словно кто-то дунул. Шея у Алены одеревенела.
Не поворачиваться. Ни в коем случае не поворачиваться. Зло всегда стоит за спиной, только и ждет, чтобы его увидели. Чтобы его испугались.