Большая книга ужасов – 48 (сборник)
Шрифт:
Дело в том, что Никина мама рассказала нам тогда не все, что было в папочке. А был там и список семейств, составляющих «воссозданный род» Шестоперовых, хотя никто из них уже не носил такую фамилию. Потому вычислить преступников оказалось нетрудно. Очень сильно подозреваю, что там было и еще кое-что интересное, что Никина мама сочла нужным скрыть от нас.
Мои родители, крайне перенервничав, не позволили втягивать меня в расследование.
– Еще не хватало – ребенка допрашивать! – отрезала следователю моя мама. – Она и так настрадалась, еще по судам ее таскать?! Нет на это моего согласия!
Когда управились со всеми формальностями, то арестованных увезли в автозаке, а Ника с мамой поехали домой в сопровождении того человека в штатском, который помогал усаживать Нику в машину. Мы же с мамой и папой отправились домой пешком.
Я думала, они станут ругаться, но нет. Было много расспросов, слез и сердечных капель. Признаюсь, мне трудно было составить правдоподобный рассказ, пришлось соврать, что здание, в котором нас заперли, находилось в аварийном состоянии, и в конце концов от наших крепких ударов рухнула стена. Понимаю, что чушь, но ничего умнее в голову не пришло. Не о Домне с Ванечкой же было им рассказывать!
Если быть честными, то мама с папой, пожалуй, настрадались в ту ночь куда больше меня. Зато они в такой момент разрешили мне взять к нам пекинеса Мишку, и я в тот же вечер побежала за ним к Нике. Заодно хотелось узнать, как она себя чувствует, не заболела ли после всего пережитого.
Но когда я пришла, дверь мне открыла Ника – живая и здоровая, хоть и бледная, с темными кругами под глазами. Она тут же велела мне жестом молчать, и я по ее знаку на цыпочках прошла в ванную. Нет, в ванной ничего интересного не оказалось, зато там был отлично слышен разговор из кухни. Мы прислушались. Судя по голосам, Никина мама беседовала в кухне с каким-то мужчиной.
– …Еще раз спасибо вам, Михаил Михайлович, за подмогу. Понимаю, что это не по правилам, но когда речь идет о родной дочери…
– Да ладно, – чуть иронично ответил мужчина. – Поражаюсь я вам, Настенька! Сначала вы рассказываете этой самой дочери подробности того жуткого дела, а потом хотите, чтобы она в него не вмешивалась!
– Эх, Михаил Михайлович! – Анастасия Александровна вздохнула. – Вы не знаете мою дочь. Это сама настырность во плоти. Если она чем-то заинтересовалась, то пока не разберется, от своего не отступится. И она не в том возрасте, чтобы ей можно было что-то запретить. Единственное, что я могу, – это помочь ей и по мере сил проконтролировать.
– И поэтому вы обратились в нашу, хм, службу за информацией по делу об исчезнувшем следователе? Хороша помощь дочурке! Мы, конечно, пошли вам навстречу, учитывая, что вы в какой-то мере наша коллега, но все-таки на месте вашего начальника я бы вынес вам выговор! Из-за этого обе девочки подверглись страшному риску!..
– По счастью, Михаил Михайлович, вы пока еще не мой начальник, – засмеялась Никина мама. Но тут же посерьезнела: – Когда-то давно, еще в детстве, мне предсказали, что я стану матерью воина. Учтите, других детей, кроме Ники, у меня нет, но я уже давно убедилась, что предсказание сбылось. Она слишком рано стала взрослой и… Не желает больше сидеть в детской колыбельке, в которой некоторые маменьки держат своих детей чуть ли не до старости, сдувая пылинки, вытирая носы и оберегая от всяких неудач. А с Никой такие штуки давно уже не проходят. Потому приходится мириться со всем тем, что ей выпадает в жизни. Этого уже не отвергнешь, не отбросишь, не спасешь ее от тех испытаний, что она сама себе выбирает. Могу только помочь по мере сил. Хотя если бы вы знали, скольких бессонных ночей и седых волос мне это стоило…
Мы с Никой переглянулись, и она смущенно хихикнула. Взрослые тут же понизили тон, и больше мы ничего не смогли расслышать, поэтому ушли в Никину комнату.
– Слушай, где работает твоя мама? – спросила я.
– Не знаю, – развела руками Ника. – В каком-то засекреченном учреждении. Потому что никогда не говорит о своей работе даже мне. М-да. Интересно, конечно, получается…
Но что именно ей показалось таким интересным, она так и не сказала.
А неделю спустя Ника позвонила мне и по секрету сообщила, что клад тот все же нашли. Не знаю, насколько он был огромен и ценен – по словам Ники, там был котел с драгоценностями, правда, не настолько огромный, как мы думали, глядя на свечение из-под земли, а просто большой котел. Скифский, конечно. Достался он, разумеется, государству, но и нам с Никой перепало по некоторой сумме «за содействие». Как все вокруг считают – за содействие в поимке преступников. Насчет клада – Никина мама сказала, что ей настойчиво не рекомендовали о нем болтать. Видимо, что-то там было такое, что эту историю не просто решили не предавать огласке, но и засекретить.
А потому мы с Никой договорились, что никому не будем рассказывать о подробностях случившегося. Конечно, начало этой истории знают ребята из нашей компании, и их рассказы уже успели превратить этот случай в страшилку, до сих пор активно гуляющую по школе. Но только начало. Что было дальше – тайна за семью печатями. В школе думают, что нас просто похитили преступники с целью выкупа, а мы сами сбежали и преступников помогли выловить – вот и пусть думают. А то, если правду рассказать – все равно же не поверят, сумасшедшими сочтут.
В школе, конечно, шум был в связи с этим делом, но он быстро угас. Мы с Никой вернулись в класс как ни в чем не бывало, и учебная рутина вновь заняла большую часть нашего времени.
Разве что по выходным иногда собирались – то у Ники, то у Лильки или Егора, в общем, у кого родителей дома нет, у того и тусовались.
– Ну что, Тань, этот твой, как там его, Славик, не давал о себе знать? – спросила однажды Лилька примерно через месяц после тех событий, когда мы всей компанией слушали музыку у нее дома.
– Нет, – спокойно ответила я. – Никаких известий.
– И о его семье ничего не известно?
– Ничего. И вряд ли уже объявятся. В их доме теперь живут другие люди.
– Откуда ты знаешь, что не объявятся?
– Так мне кажется, – пожала плечами я.
На том разговор и завершился, потому что Колька поставил новый диск на всю громкость. Больше мы об этом не заговаривали.
А ведь я соврала Лильке. Вскоре после этих жутких событий от Славика пришло письмо. Одно-единственное, больше не будет. Оно было без обратного адреса, с неразборчивым штемпелем – похоже, его бросили в ящик на каком-то полустанке.
«Милая Таня!
Нехорошо, конечно, было с моей стороны уйти, не попрощавшись, особенно учитывая, что расставались мы навсегда. Просто… я виноват перед тобой. Прости, если сможешь. Если для тебя все обойдется благополучно, в чем я не уверен. Но поверь, я ничем не мог тебе помочь, даже рассказать не имел права. Как оказалось, меня самого подставили, а в итоге вина лежит на мне.
Я с детства слышал, что территория заброшенного садика – место нехорошее. Но, как и все мальчишки моих лет, пренебрегал этими «бабкиными сказками». Тем более что никто не удосужился уточнить, чем именно оно нехорошее – врали, что там нашли какую-то опасную инфекцию, из-за которой садик и закрыли… И лишь недавно меня ввели в курс дела – когда моя мама ненароком узнала, что мы там тусуемся. Вот тогда она и рассказала мне такие вещи, что у меня волосы встали дыбом. Мама сообщила мне, что наша семья – одна из восьми семей, входящих в клан. Нашему роду, сказала она, принадлежит огромное сокровище, закопанное под тем самым зданием. Но взять его непросто – для этого нужно умилостивить хранителя, который раз в году является там в облике маленького мальчика.