Большая книга ужасов
Шрифт:
Глава VII
Дорожные бесы
Страшно одинокому путнику на темной зимней дороге. Резкий холодный ветер гонит сухой колючий снег, который в течение зимы то таял, превращаясь в воду, то опять замерзал в мелкие острые льдинки, то вновь таял, то замерзал по новой. Обидно такому снегу, что не удалось ему как следует покрасоваться, посиять в солнечном свете, померцать при луне, лежа ровными спокойными слоями или пухлыми сугробами. Вот он и срывается с земли, несется вместе с ветром, колется, норовя попасть путнику в лицо, поранить, отомстить… И не спрячешься от него, не затаишься – идти-то надо, двигаться к теплу, к покою, к дому.
Хорошо, если подберет припозднившегося странника попутная машина, или рейсовый автобус возникнет из мрака нежданно-негаданно. Но это редкость, это чудо, это удача. А так надеяться можно только на самого себя, на крепкие ноги, на силу духа и теплую одежду.
А как заметет, заклубит, завьюжит все вокруг, перемешает небо с землей – вот тут держись, не зевай, путник! Легче всего с дороги сбиться, потерять все ориентиры. Вот тут-то из ветра и снежной каши замерцают призывно обманные огоньки. Казалось бы, от огней только польза – темноту они разгоняют, дорогу показывают. Да только дорога эта как раз и приведет в объятия сил темных, неведомых. И начнет водить человека туда-сюда, станет он плутать, последние силы теряя. А огни манить будут, вселяя призрачную надежду. И пропал, считай, ночной странник, не выбраться ему, не одолеть морок. Так и найдут его белым днем, да и то не сразу – замерзшим, навек испуганным…
Страшен поздний зимний час одинокому на большой дороге…
Не первый километр шагал отец Михаил – то по полю, то по лесной тропе, а затем и по трассе, возвращаясь в Еруслановск из дальней деревушки, где в заброшенной церкви, которую летом потихоньку реставрировали, служил он сегодня службу для собравшихся со всех окрестностей старичков и старушек.
Дорога до Еруслановска была в стороне от магистрального шоссе, так что машин, особенно в такой поздний час, было немного. А сегодня что-то и совсем нет.
Начинался буран. Ни луны, ни звезд было уже не разглядеть, только ледяные вихри срывались с полей. И летели, сшибая с ног, забивая глаза острыми, точно осколки стекла, мелкими льдинками.
Около восьми километров еще предстояло преодолеть отцу Михаилу по пустынной ночной дороге. Он шел, разумно экономил силы, не останавливался, но и не убыстрял размеренного шага.
И тут сквозь завывания ветра послышался негромкий, но равномерный гул мотора. Отец Михаил оглянулся – ледяной мрак разрезали мутные, но вполне настоящие огни фар. Неужели автобус? Последний ночной автобус, что возил рабочих с далеких окраинных заводов! Точно, он!
Отец Михаил отчаянно замахал руками. Он старался изо всех сил, чтобы его заметил водитель автобуса. И его действительно заметили!
Автобус остановился, и замерзший священник, с горячими словами благодарности, вбежал в салон. Водитель был ему знаком, он не раз возил молодого батюшку, который пользовался народной любовью во всей округе.
Отец Михаил уселся на свободное сиденье и принялся дуть на окоченевшие руки. Кроме него, в автобусе сидели шесть человек. Несколько мужчин, по виду рабочих, девушка в холодном, не по сезону, пальто и расположившаяся на самом первом сиденье скромная парочка – парень лет семнадцати и рыжая кудрявая девчушка такого же возраста. Они негромко, но задорно смеялись. Девушка в легком пальто иногда бросала на них понимающие взгляды – и снова отворачивалась к окну, за которым бушевали снег и ветер…
Через некоторое время девушка вскочила с места и подсела к смешливой парочке. И когда отец Михаил снова обратил на них внимание, все трое болтали уже, точно давние друзья-приятели.
Автобус медленно пробирался сквозь усилившуюся бурю по скользкой обледенелой дороге. Иногда приходилось и вовсе останавливаться, пережидая особенно сильный порыв ветра – чтобы маленький автобус не закружило на льду, не унесло в овраг… Пассажиры стремились к теплым домам – и переживали только об одном: что медленно, очень медленно приходится им ехать.
Дрема охватывала отца Михаила. Ему уже почти что снилось, как он возвращается домой, как встречает его молодая матушка, которая наверняка уже, поджидая его, волнуется и плачет, то и дело выглядывая в окно.
Но тут что-то заставило его очнуться от дремы. Отец Михаил оглядел пассажиров ночного автобуса, пытаясь понять, в чем дело. Трое рабочих сладко спали, откинувшись на сиденьях.
Ребята на переднем сиденье! Отец Михаил глянул на них. Рыженькая девчонка почему-то показалась ему похожей на старушку, которой внезапно стало очень плохо. Она безжизненно заваливалась то на своего приятеля, то на девушку в осеннем пальто. Которая, кстати, была резва и свежа. Отец Михаил помнил, как некоторое время назад она устало глядела в окно. А тут даже в тусклом автобусном свете было заметно, как румянились ее щечки.
Парень рыженькой девчушки, с которым разговаривала сейчас все больше веселеющая девушка, тоже прямо-таки на глазах становился вялым и слабым. Вскоре его голова перестала держаться, она то и дело падала на грудь. Парень из последних сил старался выглядеть бодрячком и продолжал разговор.
«Да что случилось? – с испугом подумал отец Михаил. – С чего это они так вдруг устали? Неужели просто давно едут, замерзли, измотались?..»
Девушка в холодном пальто перехватила его взгляд – и ледяной цветок страха родился в сердце священника. Отец Михаил попытался прочитать молитву, но не мог вспомнить ни одного слова – слова и мысли как будто останавливались у него в мозгу. Взгляд девушки завораживал, заставляя душу трепетать… Хотелось подчиняться этой девушке!
И вот уже она оказалась рядом на сиденье и завела разговор. Могильным холодом повеяло на священника городской кладбищенской церкви. Смертью… «Помочь умирающему? Это же мой первый долг!» – такими были главные мысли, которые крутились в голове батюшки. Но, слушая спокойный журчащий голос замерзшей бедняжки, отец Михаил вскоре забывал уже обо всем на свете. Ему хотелось только одного – слушать эту незнакомую девушку, отвечать на ее вопросы…
– А ну-ка, ребятки, подвиньтесь-ка! – вдруг раздался веселый жизнерадостный голос. – Что-то заскучал дядя Паша! Эх, думаю, а чего с вами, с молодежью, не поболтать. Да, дочка?
На соседнее сиденье с размаху плюхнулся здоровенный дядя – один из тех рабочих, которые мирно спали в хвосте салона автобуса.
Девушка на миг замолчала. Но, глядя в добрые веселые глаза дяденьки-рабочего, бодро защебетала опять. Рабочий весело захихикал, с одобрением поддакивая девушке, полез в карман, вытащил оттуда несколько кубиков жевательной резинки и радушно протянул их отцу Михаилу и девушке.
– А ну-ка, нате-ка, я вас угощу! – голосом хозяина-хлебосола, который, потчуя своих гостей, не терпит отказов, громко воскликнул он. – Во, жвачка, вы, молодежь, любите ее, я знаю… Так что берите, мне в заводском буфете на сдачу сегодня дали. А я так и не привык к этой жвачке. Жуйте, жуйте, хоть чем я вас порадую…