Большая Книга. Том 1. Имперский сирота
Шрифт:
Ульяновск ведь стоял на Волге, и купеческая смекалка раскулаченного, но пока еще живого Иосифа Карта подсказала ему, что уж рыбы, по крайней мере, его дочь там всегда получит. Об оккупации Ульяновска немцами даже речи быть не могло, ведь он стоял далеко за Москвой, а значит, врагу до него не дойти – так рассуждал видавший виды Карт, собирая свою драгоценную Наденьку в дальнюю дорогу к брату. В Благовещенске ее он оставлять не хотел: его жена и смысл жизни Вера умерла несколько лет назад от менингита, его тоже могли мобилизовать со дня на день, поэтому у родственников на Волге было надежнее. Надя ехала туда не с пустыми руками. Она везла с собой мешок муки и мешок соли (как оказалось впоследствии, это было намного лучше всяких денег и позволило ей сытно и безбедно прожить все время там, до того, как после свадьбы уехала вместе с мужем на монгольский фронт). В Ульяновске они с Михаилом встретились на танцплощадке – молодость всегда сильнее войны – одним весенним вечером
Михаила через год после женитьбы осенью сорок третьего успешно выпустился из училища и, конечно, сразу же мобилизовался, но воевать ему пришлось совсем в другой части света, нежели он себе это представлял. Судьба пожелала, чтобы он получил боевое крещение не где-нибудь под Выборгом или Львовом в одном из сокрушительных «десяти сталинских ударов» сорок четвертого, а совсем в противоположном уголке СССР. Его отправили сначала летным инструктором в Ашхабад, а потом и вовсе на Халхин-Гол, на монголо-китайскую границу держать на коротком поводке некогда образцовую, ужасающую монголов и китайцев своей вымуштрованностью и свирепостью, а в конце войны уже изрядно пообтрепавшуюся и в общем не опасную, Квантунскую армию.
Про эту дальневосточную войну, основные бои которой пришлись на две летние кампании предвоенного периода, в 1938 и 1939 годах и тогда, в семидесятые мало кто знал, а ныне она вообще осталась известна по большей части лишь историкам, да специалистам военного дела, да еще самым любознательным потомкам участников тех боев. А, между тем, именно она сыграла большую роль в подготовке СССР к первым боям на западном фронте в Великой Отечественной против Гитлера. Стычки при реке Халхин-Гол, и за год до этого на озере Хасан, были первыми военными победами Красной Армии на Дальнем Востоке со времен русско-японской войны начала века. Японцы, до этого приводящие в трепет Китай и все народы дальнего востока и Юго-Восточной Азии, от Индонезии до Северных границ Монголии, тогда были разбиты наголову. Про бои на озере Хасан и реке Халхин-Гол Яс знал еще с дошкольного детства: деда Миша любил, усадив маленького внука себе на колени, тихо напевать ему приятным баритоном про то, как «в эту ночь решили самураи перейти границу у реки» и про то, как три танкиста, три веселых друга добили их всех у берегов таинственного Амура.
– Вот вырастешь большой, может тоже будешь летчиком. Небо, мой мальчик, это тебе не в бронированном танке трястись. Танк медленный, тяжелый. Если танк подобьют, заживо и изжаришься сразу. А в небе тебя еще поймать нужно. Вот однажды ты взлетишь, а я тебе с земли махать буду. На аэродром-то меня к тебе как бывшего летчика всегда пустят, – щурился в улыбке дед.
– Нет, деда, я буду космонавтом, ты же знаешь. Расскажи лучше еще про Халхин-Гол. Как наши там япошек разбили, – усаживаясь поудобнее на коленях просил Яс.
– Разбили в пух и прах, мой гвардиец. Именно благодаря этим двум победам, на Халхин-Голе и на озере Хасан СССР не пришлось в сорок первом воевать на два фронта. Японцы хорошо усвоили эти уроки и воевать на нас не полезли. Хотя Гитлер очень этого хотел. Но тогда и им бы, в свою очередь, пришлось воевать на два фронта одновременно против США и СССР. Понятно тебе?
– Да, – и Яс, соскочив с дедушкиных колен, тянул счастливого Михаила Егоровича за шею, чтобы он покружил его, как будто Яс боевой истребитель.
Строго говоря, слагая песню про трех танкистов, поэт немного напутал с географией реки Амур. Амур протекал немного севернее и Халхин-Гола, и озера Хасан, прямо на границе Благовещенска, родного города Надежды Иосифовны, в те далекие годы просто Наденьки. Родные места вновь вплелись в ее судьбу. Она, теперь уже с мужем, возвращалась обратно на Дальний Восток, пусть и к монгольской границе, но все равно не особенно далеко от Благовещенска, как будто для того, чтобы любимый Миша мог посмотреть на красоту ее родной природы. Надя тогда часто задумывалась над этими связями в жизни людей: место, семья, встреча любимого человека и тому подобное, пытаясь нащупать некую систему причин и следствий. Забайкалье для них конечно же, было улыбкой фортуны. Оно хоть сильно уступало уютным улочкам Ульяновска, но все же давало Надежде и Михаилу надежду на главное в то время: уцелеть в беспощадной мясорубке войны. Разве могла дать судьба молодоженам лучший подарок? По приезду им, как офицерской семье, сразу же выделили отдельную комнату в офицерском бараке. С изумительным видом на монгольскую степь. Надя считала этот вид шикарным безо всякой иронии: монгольская степь не разорвется множеством снарядов, не загудит низко налетом бомбардировщиков, не распорет ночь автоматными очередями. Только зачехленные зенитные пушки да истребители. Это намного лучше какого-нибудь дома с мезонином и колоннами изрытым пулеметными очередями на Западном фронте. Спокойное, тихое, пусть и военное, семейное гнездышко.
Так что Михаилу, благодаря высокой квалификации его ангела-хранителя, не пришлось особо стараться выжить на этой войне: весь сорок четвертый и первую половину сорок пятого их авиационный полк усиленно тренировался, чтобы, как только будет дан приказ, разгромить презренных японцев. Но боев все не было. Михаил не разделял радостей супруги по поводу тиши и глади на их театре боевых действий. Ему было откровенно обидно, что такая долгожданная для всего советского народа Великая Победа достанется их 22-му истребительному полку без единого выстрела. Поэтому, когда в начале июля среди офицерского состава полка поползли слухи, что скоро будет большое наступление, всех охватило радостное лихорадочное возбуждение. А еще через неделю командир полка, собрав офицеров на собрание, торжественно объявил, что командование Забайкальским фронтом принял только что вернувшийся с Западного фронта маршал Родион Яковлевич Малиновский. В курилке же Михаил услышал, что Малиновский приехал не один, а вместе с еще одним легендарным маршалом– Александром Василевским, с которым уже ездит по основным участкам их группировки. И что Василевский якобы и будет руководить всем наступлением. А бить японцев будут внезапно, мощно, и одновременно с трех сторон, тремя фронтами.
Родион Малиновский родился в конце девятнадцатого века в Одессе, рос без отца и матери, батрачил с одиннадцати лет, потом работал в модном одесском магазине, где самостоятельно изучил французский язык. Во время Первой Мировой, определенный из-за своего знания французского в экспедиционный корпус русской армии во Франции, был награжден там двумя французскими крестами за доблесть и чуть не лишился руки. Во время уже Гражданской войны эти кресты вкупе с французскими книжками чуть не сыграли с двадцатилетним Родионом злую шутку: под Омском его почти расстреляли бдительные красноармейцы, когда он добирался домой из Владивостока. Спас тогда Малиновского начальник штаба полка, сражавшегося с Колчаком. В этом полку будущий маршал СССР и получил путевку сначала в Красную Армию, а потом и в военную академию имени Фрунзе, так что к началу второй мировой командовал стрелковым корпусом. Его корпус стоял в молдавском городе Бельцы, в отошедшей СССР по пакту Молотова-Риббентропа Бессарабии, так что массированное наступление немецких и румынских частей принял на себя с самого первого дня войны. Несмотря на отступление своих частей в июне сорок первого, Малиновский смог провести одну успешную контратаку во фланг на подступах фашистов к Бельцам, благодаря которой сохранил главные силы своего корпуса и вооружение, что не замедлило благоприятно сказаться на его авторитете командира и дальнейшей карьере.
Так что до принятия командования Забайкальским фронтом бывший одесский беспризорник командовал грозным 2-м Украинским, с которым освободил от фашистов Румынию, Венгрию и Австрию, но особо прославился, конечно, своей Будапештской операцией. Полгода назад, зимой 1945, Малиновский разгромил элитные части немцев в Будапеште наголову и, без преувеличения, окончательно обескровил вермахт перед генеральным сражением за Берлин. Гитлер тогда был полон решимости оборонять венгерскую столицу до последнего солдата, и понятно почему: с ее потерей он терял свое последнее крупное нефтяное месторождение, расположенное в двухстах километрах к югу от Будапешта.
Так что победа в этой операции давала Красной Армии ключи не только от Венгрии, но и Берлина, и об этом знали оба генеральных штаба. Малиновский, ценой примерно трехсот тысяч советских солдат убитыми и ранеными, вырвал эти ключи у вермахта в феврале сорок пятого. А в марте настал черед и Вены со всей Австрией. Вот кто возглавил теперь Забайкальский фронт, чтобы вместе с Василевским дать громкий финальный аккорд во Второй Мировой войне.
Михаил в ту июльскую ночь никак не мог заснуть. Он кряхтел, ворочался и притянул уже все мысленные проклятия Нади, которая всегда спала очень чутко. «Надюша, я выйду, подышу немного, что-то вообще сна нет. Хоть тебя мучить не буду, мое сокровище», – прошептал он сонной жене, и получив от нее утвердительный кивок, надел галифе, накинул китель и вышел из барака на воздух. Черное высокое монгольское небо было усыпано звездами так, как это бывает в центре Евразии только в июле, то есть сплошь, образуя пустоту только вокруг Луны. Ни единого облачка, подумал Михаил, и вдруг заметил на небольшом холме неподалеку три очень четких силуэта. В том, что это были свои, сомнений быть не могло, их авиационный полк надежно охранялся часовыми на самых дальних подступах. «Интересно, кому это еще не спится ночью», подумал Михаил и без раздумий направился к холму: поговорить в такую ночь с товарищами «за жизнь» – одно удовольствие. Однако подняться наверх ему не позволили: непосредственно у подножия холма обнаружился еще один силуэт – это был адъютант командира дивизии Алексей, с которым у Михаила были почти дружеские отношения.