Большая литература
Шрифт:
И Севастьян Прокофьич, как человек по должности законопослушный, с себя штаны тоже снять изволили и стали ниже талии щеголять в подштанниках. Но вид при этом все равно имели начальственный.
Ну, а раз начальство ходит без штанов, то остальное чиновничество свои штаны скинуло не без презрения, как рудимент старых порядков и свидетельство некоего вольнодумства, исходящего от Государя Императора.
И не последним оказался почтмейстер Петр Никодимыч. Как человек, за модой следящий и во всем ее соблюдающий. Но тут случился небольшой конфуз. Вместо подштанников на нем оказались очень даже презентабельные дамские
А некоторые гости из гражданских либералов и вовсе скинули подштанники. В знак торжества неких воздушных идеалов. И у некоторых из них, как отметили дамы, идеалы были весьма и весьма духоподъемные.
А к котильону несколько дам города, склонных к суфражизму, также освободились от панталон. Не обошлось и без девиц, кои, увлекшись нигилистическими веяниями, помимо панталон, освободились и от юбок.
В общем, к мазурке, танцу подвижному, Общество наглядно созрело для Революции.
Вот так вот, любезнейший Пантелеймон Панкратыч, и обстояли дела.
– Позвольте, Сильвестр Никодимыч, а как же насчет свечи?!
– А-а-а… Вы об этом?… Да тут все проще простого. Для пущего торжества Свободы один либерал-патриот перерезал в Собрании электричество.
Так вот, когда революционный дух по естественным причинам угас, желание Свободы сошло на нет и обществу захотелось Покоя, никто в темноте штанов, юбок, подштанников и панталон своих разыскать оказался не в силах. Да и предписания никакого не оказалось. А какая может быть Свобода без предписания. Какой Покой – без штанов, юбок, подштанников и панталон. И тогда швейцар Афанасий, который по косности своей к электричеству доверия не испытывал, принес из своей каморки свечу и за отсутствием в Собрании канделябров вставил свечу в первое попавшееся отверстие…
– Да, история…
– Это еще что, милейший Пантелеймон Панкратыч.
– А что еще, Сильвестр Никодимыч?
– На той неделе у нашего колодца два бабца стали бороться…
Между двух огней
(Очень поэтическое)
Проводив Солнце на Запад, печально и одиноко стою на скале в той части страны, где Оно по обычаю восходит, чтобы через 9 часов, прокатившись через всю бывшую Эсэсэрию, вздохнуть с облегчением и укатиться за таможню на границе с Западом. И провести денек в чужой для меня стране.
А здесь, на мысе Крильон, у самой дальней гавани России, абсолютная темнота. Звезды на небе отсутствуют. Видно Им неохота вылезать на небо ни для кого, в смысле, что я здесь – один. А светить одинокому молодому джентльмену нет особого желания, потому что Звезды предназначены для двоих, а законы природы – еще не повод, чтобы зажигаться, если это в принципе никому не нужно. И нигде-нигде в округе нет света. Мало того что ночь, да и во всей округе людям, кроме меня, делать нечего. И огням тоже здесь делать нечего. И что делаю здесь я, тоже никому не известно. Вот и нет света. Ни на небе, ни на земле. Только в море в 4–5 километрах на юг загорелся огонек на лодке Японского Рыбака, отвалившего от Хоккайдо на ловлю трепанга…
А в другой стороне, в 9 часах на Запад, за таможней, где-то за самой дальней границей России светится Ваше окно. Потому что в нем отражается пришедшее от меня Солнце.
Вам не нужен Японский Рыбак. А Японскому Рыбаку не нужны Вы. И ни Вы, ни Японский Рыбак ничего не знаете обо Мне. Стоящем между двух огней.
Как и я ничего не знаю о вас. Обоих.
И я стою здесь. На мысе Крильон. Один. В абсолютной темноте…
– Скажите, девушка, Вы любите трепанги?
Путник
Путник шел по Лесу. Куда шел, Путник не представлял, да и не заморачивался этим вопросом. Дело в том, что он был Путником, и смысл жизни видел не в цели Пути, а в процессе. В процессе хождения по Пути. Есть же люди, которые едят не для много наесться, а для потому что хочется. Так вот наш Путник шел не для чтобы фигурально наесться, а для потому что хочется. Вот и шел по Лесу, без какой-никакой меркантильной идеи.
И вот Он уже шестой день шел по Лесу. Пели Птички, ревели Медведи, рычали Кто-то, Зайчишка, Зайка серенький по лесу скакал. Внутрь-наружу, внутрь-наружу, наружу-внутрь сновали Дождевые Червяки в тщетной надежде определить, где у них перед, а где – зад. Порою Волк, Сердитый Волк (ух, какой сердитый) тропою пробегал. Пробежит тропою, косо так посмотрит на Путника и дальше пробежит. А потом опять порою тропою пробежит. И еще – порою. Тропою. Пробежит. Путник уже даже задумался, чего это Волк?! Сердитый Волк?! Зачастил?! Порою?! Тропою?! Пробегать?! А раз на двенадцатый – двадцать шестой Волк остановился.
– У тебя закурить есть? – спросил Волк Путника.
– Нету у меня закурить, – ответил Путник Волку.
– Правду говоришь? – спросил Волк Путника.
– Зуб даю, – ответил Путник Волку. И отдал зуб.
– Тогда закури, – сказал Волк Путнику и дал Ему закурить. И зуб назад вернул.
И стал порою пробегать по тропе уже Несердитым.
А Путник пошел себе дальше. По Лесу.
А потом из Лесу вышел. В самый что ни на есть сильный мороз. И перед ним была быстрая река, вся покрытая льдом. Но во льду была дыра, которая называлась Прорубь. И в ней, в Проруби, скучала Щука.
– Куда путь держишь? – спросила Щука для первого знакомства. Потому что жутко соскучилась по человеческому общению
– Да вот, – отвечал Путник, – иду туда, не знаю куда.
– А зачем? – заинтересовалась Щука. – Ради какого интересу?
– А вот иду себе и иду. Потому как интересно. А больше никакого интереса нет.
– А как насчет «по щучьему велению, по моему хотению»? – прямым наводящим намеком намекнула Щука. (Она сказочная была. Если кто не догадался.)
– Не, – ответил Путник, – спасибо на добром слове. Все есть. – Поклонился в пояс (тут я всегда мучаюсь, в чей пояс он поклонился: в свой или в щучий) и пошел себе дальше.
А Щука осталась себе дальше скучать в проруби.
А дальше Путнику попадались Двое из Сумы, поинтересоваться, не надо ли, кого – того-самого. Скатерть-Самобранка, которая и так и сяк, и так и сяк, и даже – и сяк и так, но Путник вынул из котомки (я вам забыл сказать, что у него была котомка на палке, как у Ежика Юрика Норштейна) кусок пеклеванного хлеба, съел его и тихо посмотрел на Скатерть-Самобранку. Та заменжевалась и ушла в глухой пост.
Так же ему попытались оказать услугу Сапоги-Скороходы, но Путник же шел себе и шел без спешить куда-либо и в услугах Сапогов-Скороходов потребности не чувствовал.