Большая нефть
Шрифт:
— Вот к ним и приступай, — посоветовала Ольга. — А я возьму на себя разговор с единственным из посторонних, кто будет посвящен в детали нашего предприятия.
— Кто это? — насторожилась Галина.
— Дорошин, конечно же…
— Почему твой муж, а не мой?
— Потому что мой муж — секретарь парторганизации, — засмеялась Ольга. — Он поможет нам оформить инициативу. И потом, если Макар Степанович поддерживает какое-то дело, значит, дело это хорошее. И даже Василий Болото свою жену не будет ревновать.
— Василий? Обязательно будет, — сказала Галина. — Он ужасный человек. И как такая интеллигентная женщина, как Маша,
— Она пыталась не решиться, — засмеялась Ольга, — но вмешалась сила судьбы… Ничего, ничего, он с нее пылинки сдувает. Если Маша попросит, да еще сошлется на Макара Степановича, проблем не возникнет.
— Хорошо мне, — вздохнула Галина, — муж зачастую и не знает, чем я без него целыми днями занимаюсь… А мне бы хотелось, чтобы он хоть немного интересовался.
— Он интересуется, — заверила Ольга. — Просто ему некогда.
Бурову было некогда. У него начинались неприятности. Очередные. Он выступал против того, чтобы «расковырять» месторождение и бросить, перейти на новое. Нехозяйственный подход к земле. Неправильно это. Сибирь большая, но при подобном отношении нефть скоро закончится. Нет, нужно аккуратно, с наименьшими потерями для земли, выбрать месторождение. Работать тщательно, бережно. Сейчас в Междуреченске осваивали горизонтальное бурение. При этом Буров категорически — и на самом высоком уровне — отказывался брать на себя повышенные соцобязательства по нефтедобыче. Утверждал, что нельзя, практически преступно одновременно давать проценты к выполнению плана и осваивать новый метод. Сначала одно, потом другое. Когда метод будет освоен полностью — можно будет наверстать упущенное. Но не раньше.
— Я не могу заставлять людей надрываться, — говорил Буров в министерстве. — Вы хотите, чтобы у меня работали Казанцы? Не помните Казанца? А вот я помню. Был такой… мастер-«передовик». Угробил человека. Почему? Попросту загнал бригаду. Парень заснул у него на вахте… После суток работы заснешь… А Елисеев, который сам себя довел до нервного истощения? Вы смеетесь: какое «нервное истощение» может быть у буровика?! Ну конечно, мы ведь железные, у нас и сердца нет, и нервы как стальные тросы… Нет, человек изнашивается. Медленнее, чем техника, но все-таки изнашивается. Так что, товарищи, повышенные соцобязательства будут к третьему кварталу, а пока — извините.
Он вышел из кабинета и присел в приемной. Нехорошо, руки подрагивают. И в груди бухает «пламенный мотор». Тьфу ты, глупости какие…
Строгая немолодая министерская секретарша перестала тарахтеть по клавишам пишущей машинки. Взглянула на Бурова. Странно так посмотрела. Впервые Буров подумал: «А ведь для кого-то она — жена, мать… бабушка, может быть… Это здесь она сидит как церберша и глядит на всех зверем, а дома она наверняка другая…»
Это потому, понял он спустя миг, что секретарша подсела к нему со стаканом, резко пахнущим корвалолом.
— Выпейте, товарищ. Вам нехорошо.
Он послушно выпил, сморщился.
— Тьфу, гадость.
— Товарищ Буров, — сказала секретарша, — возьмите себя в руки. Вы не должны так нервничать. Знаете, работа это важно, но если вы разболеетесь, то никакой работы больше не будет. Отделяйте себя от своего дела. Иначе вас отделит от него больница. Я не шучу…
— Какие уж шутки, — вздохнул он.
— Я вам чаю принесу. Посидите спокойно, не вставайте.
И она действительно принесла ему чаю и два куска сахара на отдельном блюдце. Буров выпил. Хорошо, что скоро возвращаться домой, в Сибирь. Дорошин ему сообщал, что Галина взяла на себя какую-то важную инициативу. Готовит большой праздник во Дворце культуры. Галина… Буров улыбнулся. Как все-таки хорошо, что с Галиной отношения наладились! У него теперь действительно есть дом. Надежный тыл. Верная подруга. Все то, о чем он так мечтал. Все сбылось.
Интересно все-таки, какая у Гали инициатива? Дорошин сказал по телефону, что это секрет.
Показ мод стал своего рода сенсацией в Междуреченске. Галина страшно нервничала, пила холодную воду, даже полежала минут десять с компрессом на голове. Дора Семеновна громогласно ее осуждала. Маша в строгом деловом костюме, который разработала и сшила Галина, поправляла брошь перед зеркалом. «Василий в зале, — думала она, — как-то он отнесется?..»
Ольга Дорошина нарядилась в летний сарафан. Очень открытый, но с пышным подолом. В народном стиле. Оксане было поручено самое красивое платье — нарядное, для праздников. Его ворот был расшит блестками, талию перетягивал широкий пояс с блестящей пряжкой. Коллекция включала различные блузки с длинными и короткими рукавами, юбки для разных возрастов, от классических до удлиненных, с воланами, были брючный костюм и легкое пальто.
Напрасно Галина переживала: каждую модель встречали шквалом аплодисментов. Зрители знали, что видят авторскую работу Галины Буровой. Это казалось многим просто удивительным. Одно дело — смотреть на вещи в магазине. Кто-то неизвестный, какой-то художник-профессионал, в Москве или в Киеве, начертил схему, потом безвестные швеи сшили по выкройке десятки, сотни платьев, а теперь это продается в магазине, можно купить и носить. Но совершенно другое дело — видеть реального человека, который придумал и воплотил это чудо. «Ну дает Галина Родионовна! — простодушно высказался Вася Болото. — Вещи-то прямо как настоящие!»
— Они и есть настоящие, — засмеялся Дорошин. — Мы вырастили в своих рядах настоящего модельера. Понимаешь, что это значит?
— Что? — не понял Болото.
— То, что Галина — талант! — сказал Дорошин.
Тут на сцену вышла Маша, очень юная и хрупкая в строгом деловом костюме. Василий в первые секунды обомлел, а потом принялся оглушительно аплодировать.
Буров с улыбкой следил за ним. У него на коленях лежал огромный букет цветов — поздравить Галину. Григорий Александрович ни на миг не сомневался в успехе. Конечно, шептал ему тихий голосок, в Междуреченске любому развлечению будут рады, в Междуреченске-то на безрыбье и рак рыба… Но Буров отгонял эти глупые мысли. Может, в Междуреченске и маловато «рыб», но работа его жены — это работа настоящего художника и настоящего профессионала. Такое и в Москве показать не зазорно.
И все-таки букет он подарил не Галине.
…Под занавес произошла самая большая сенсация. После короткой паузы на сцене появилась великолепнейшая Дора Семеновна. На ней было изумительной красоты ярко-синее платье с широкими рукавами и пелеринкой. Платье скрадывало ее полноту и подчеркивало яркий, сильный характер женщины. Дора Семеновна поднесла руки к губам и раскинула их, послав в зал сердечный, щедрый воздушный поцелуй.
Вот тогда и взорвался зал. Кругом кричали: «Браво! Браво!» — а Буров подошел к краю сцены и вручил Доре букет.