Большая охота
Шрифт:
– Уважаемые коллеги и некоторые милостивые государи, коих я не считаю возможным причислить к таковым, забыли, что все мы, вступая на врачебную стезю, давали священную клятву Гиппократа и прежде всего – не навредить пациенту. А что делаете вы, господа? Сейчас пациентом у нас – вся Россия. Да-с! Вся империя! А вы призываете к неслыханным и, я бы сказал, смертельным экспериментам над организмом больного. Если вы позабыли слова великого гражданина Петра Аркадьевича Столыпина, обращенные к безумным, одурманенным вольнодумцам: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!»… – Речь стала прерываться топотом ног и свистом либерально настроенной публики. Но это не смутило оратора, не заставило отказаться от речи. Удар тростью по трибуне был подобен пушечному выстрелу, а он, воспользовавшись растерянной паузой, продолжил: – Если вам не по себе слушать слова человека, положившего жизнь на алтарь служения Отечеству, то я процитирую вам великого Пушкина: «Не приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка – копейка». Кроме того, бунта, к которому вы призываете и в который ввергаете Россию, вы норовите вскользь или явно облить грязью императора и его семью. При этом вы не хотите видеть того, что императрица и великие княжны трудятся как простые сестры милосердия… Да, не все ладно в нашей Державе и многое нужно менять. Менять, но не разрушать, как призывают господа современные карбонарии: «Весь мир насилья мы разрушим»… Не забыли ли вы, что злодейская рука, бросившая бомбу к ногам императора Александра-Освободителя, навеки остановила его руку, готовую подписать Конституцию для России. Выступавший передо мной оратор слишком вжился в амплуа Робеспьера и, видимо, забыл о том, что революция пожирает своих детей. Вы можете возразить, что мы – не политики, а врачи и ученые, но я напомню вам о печальной и трагической судьбе великого Лавуазье. Мы живем в России, и ужасы английской и французской революций покажутся невинным водевилем по сравнению с теми потоками крови, которые могут пролиться не далее чем через два года, если вы не образумитесь, господа!
Сейчас – война. Я сюда прибыл из прифронтового госпиталя, где имею честь выполнять свой долг. И должен заметить вам, коллеги, что сия война – уже не та, которая была с японцами или турками. Мы для тевтонов, господа, не просто варвары, а не-до-че-ло-ве-ки! Да-с! Славянские свиньи! И я могу вам привести немало случаев, когда ни красный крест на груди сестры милосердия, ни крест на груди священника, ни беспомощность раненого воина не останавливали штык или пулю врага. И эта война поистине становится второй Отечественной. Нам нужно и должно сплотиться, спасти Россию и сохранить человеческий облик. О переустройстве Державы будем говорить после победы. Если вы не хотите через два года быть растерзанными обезумевшей от крови толпой, не хотите, чтобы ваши жены и дочери были «социализированы» уголовниками, выпущенными из тюрем либеральным адвокатом, вообразившим себя Бонапартом, то мы должны работать! Работать и забыть, господа, о некой нашей национальной слабости – разглагольствовать о политике после сытного обеда, расстегнув крючки на вицмундире. И это в то время, господа, когда наш с вами русский народ не просто живет впроголодь, а голодает. Четверти века, господа, не минуло, как незабвенный Антон Павлович Чехов не на словах, а на деле спасал голодающих от смерти. И упаси вас бог от попыток заигрывать с теми, кто пытается уничтожить Россию. Революция, как правило, кончается войной. И не простой, а гражданской, которая не в пример страшнее. Вспомните, господа, во Франции герцог Орлеанский рядился в одежды революционера, спасло это его от расправы черни?.. Вы хотите увидеть это в России, только не с белыми розетками, а с красными бантами?.. Когда полный георгиевский кавалер станет вторым Мюратом, когда поручик гвардии превратится в кровавого маршала, когда раздастся призыв «сбросить Пушкина с корабля истории», – то тогда воистину воцарится Содом и Гоморра, конец света для всех нас!
Сидевший в президиуме академик Павлов, на протяжении всей пламенной речи доктора что-то помечавший на листе бумаги, при последних словах поднял голову и неотрывно сверлил взглядом выступавшего.
Присутствующие в зале разделились на две примерно равные части. Одни аплодировали и кричали: «Браво!», другие свистели и вопили что-то оскорбительное про голубые мундиры и жандармских провокаторов. Особенно усердствовал десяток студентов-медиков, расположившихся на галерке. Речь доктора получила неожиданную поддержку из президиума. Академик Павлов неспешно поднялся, опираясь руками о стол, и, став похожим на льва, величественно оглядел мгновенно притихший зал, затем несколько раз хлопнул в ладони, выражая одобрение. Державшиеся отдельной кучкой и спешно строчившие в своих блокнотах корреспонденты, увидев действия академика и Нобелевского лауреата, устроили настоящую рукопашную схватку, стремясь первым выскочить, поймать извозчика и домчать сенсацию на стол главного редактора.
Михаил Николаевич уже вернулся на свое место, пока распорядитель тщетно пытался успокоить зал. Наконец ему это удалось, начал выступать следующий оратор, и в это время доктору по рядам передали записку. Ожидая увидеть очередные ругательства и оскорбления, он был немало удивлен прочитанным:
«Милостивый государь! Если Вас не затруднит, не согласитесь ли встретиться со мной по окончании заседания? Буду премного обязан. Павлов».
Оставшееся время доктор сидел как на иголках, пытаясь понять подобную реакцию Академика. И несколько раз ловил на себе его внимательный и, как бы, изучающий взгляд…
В перерыве к доктору подошел молодой аспирант и вежливо пригласил пройти в кабинет. Там его уже ждал Сам!.. Ждал с нетерпением, выражавшимся в нервном хождении из угла в угол. Судя по всему, разговор предстоял продолжительный и приватный. На столе попыхивал паром новомодный электрический чайник, заварник источал очаровательный аромат, вокруг них стояли стаканы в серебряных подстаканниках и вазочки с сахаром и булочками.
– Здравствуйте, коллега. – Павлов протянул руку, пожатие было сильным и энергичным. – С кем имею честь?..
– Михаил Николаевич Голубев, хирург и психиатр. До недавнего времени заведовал госпиталем. – Доктор все не мог взять в толк, зачем он понадобился великому ученому. Не для того же, чтобы поблагодарить за пламенную речь. Но Иван Петрович не зря был известен как радушный и гостеприимный хозяин и сразу же пригласил гостя к столу.
– Не обессудьте, Михаил Николаевич, но коньяк предлагать не стану. Сам зелье сие не жалую и вам не советую. Да и пить сегодня, когда народ наш отучить от пьянства пытаемся, – так и фарисеем стать недолго.
Пока хозяин и гость не отдали должное дарам «Товарищества Петра Боткина и сыновей», а также знаменитой московской сдобе, разговор велся исключительно на околомедицинские темы. Иван Петрович посетовал на лекарственный голод и нехватку самых необходимых медикаментов, что нашло самый искренний отклик у доктора, который не раз сталкивался с этой напастью у себя в госпитале. И его очень заинтересовала одна из фраз Павлова о возможных перспективах безмедикаментозной терапии и электромагнитных полей.
Допив чай, Павлов предложил Михаил Николаевичу пересесть в уютное кожаное кресло и сам расположился, напротив.
– А теперь, если вы не возражаете, коллега, позвольте мне вернуться к нашему съезду и вашему столь неожиданному, но очень яркому экспромту на нём. Если не ошибаюсь, ваше выступление отсутствовало в программе? Тем не менее, я должен признаться, что был очень удивлен вашей речью. Приятно удивлен. Далеко не каждый сейчас думает так же, как вы. И тем более еще меньше людей осмеливается произнести такие слова с трибуны. Вы очень смелый человек, доктор.
Павлов пристально смотрел на своего визави. У того даже сложилось впечатление, что академик пытался разглядеть в нем кого-то знакомого. Таким взглядом человек смотрит на лучшего друга, с которым судьба разлучила много лет назад, и теперь он, внезапно повстречав пропавшего, ищет сквозь морщины и седину черты того сорванца, с кем в далеком-далеком детстве совершал геройские мальчишечьи подвиги.
– Спасибо за лестный отзыв, профессор, но я просто высказал свое мнение. То, к чему призывают эти господа, смертельно для страны!
– Давайте обойдемся без званий, Михаил Николаевич. Называйте меня по имени-отчеству. Мы все же не на официальном приеме… Я согласен, что господа либералы не осознают всей опасности положения в стране. – Павлов вдруг как-то неуловимо поменялся в лице. – И могут привести ее к катастрофе, если дорвутся до власти… Скажите, а откуда у вас такие точные сроки – два года?
Доктора бросило в жар. Во-первых, он только сейчас осознал, что в пылу выступления озвучил некоторые детали из рассказов Гурова, а во-вторых, академик, вцепившись в ручки кресла и подавшись вперед, буквально прожигал взглядом, ожидая ответа. Как будто от этого зависело что-то очень важное.