Большая Сплетня
Шрифт:
В отличие от меня!
Я вошла в прихожую. Включила свет. Тихо...
Тихо, как в колыбели. Как в преисподней. Меня никто не окликнул, никто не позвал.
Заглянула в комнату.
Бабушка сидела в кресле у работающего телевизора, уронив голову на грудь. Спала.
Неслышно опустившись на ковер перед ней, я прижалась щекой к ее коленям, через байковый халат ощутив мертвенную прохладу ее ног.
Взяла ее руки в свои. Они были студеными, как лед. Они были мертвее льда. И гораздо холодней его.
Я все поняла, но не заплакала.
—
Она не слышала.
Она ничего не слышала, потому что в этот миг была уже не со мной. В вязком пространстве своих давних снов она бежала со своим возлюбленным по росистому лугу, сбивая ногами холодные тяжелые капли росы. Теперь она была счастлива — там, в своем мертвом сне!
Как я завидовала ей в этот миг!
— Проходи, — улыбнулась я, широко распахивая дверь. — Вот твое новое рабочее место. Нравится?
— Потрясно! — воскликнула она, мерно двигая челюстями. — А кто будет мой босс? Ты? Или какой-нибудь бодрый старичок со вставной челюстью?
— И не надейся! — весело усмехнулась я. — Твой босс — женщина, точнее, девушка. Очень милая, кстати. Ее зовут Дана. Вы с ней сработаетесь. Вы с ней даже чем-то похожи.
— Суперски! — воскликнула она. — Значит, здесь никто меня не будет щипать за ноги, как в том отвратном регистраторе, гори он синим пламенем... Кстати, ты знаешь, как он сгорел?
Коротко хихикнув, Лена плюхнулась в вертящееся кресло, уважительно тронула глянцевую обивку подлокотника.
— Кожа! — прошептала восторженно. — Ну улет! У меня кожаное кресло!
И тут же принялась инспектировать свое канцелярское хозяйство.
Я улыбалась, глядя на ее гнездоустроительную деятельность...
...Что же ему так нравилось в ней? Женственность? Хозяйственность? Домовитость? То, чего не было во мне... Правда, и эти качества не смогли его надолго удержать...
— Одного я не понимаю, — внезапно спросила Лена, отвлекшись от изучения дырокола современной конструкции, — зачем тебе понадобился пожар в регистраторе? Конечно, мне ничего не стоило его сварганить — едва я бросила сигарету на тряпку в туалете, как все сразу же вспыхнуло, даже бензин не пригодился... Я еле ноги унесла!.. Но все-таки зачем, а?
Я была готова к этому вопросу и могла представить ложь так, чтобы она казалась похожей на правду.
— Это нужно было для твоего же блага, — объяснила я. — Могли быть всякие претензии — к тебе, Лена. Нам нужно было подстраховаться.
Она понятливо кивнула.
— Кстати, а что с Ромшиным? — спросила она, когда я собралась уже уйти. — Где он сейчас?
— В изоляторе, — обернулась я к ней. — Скоро суд.
— И сколько ему дадут?
— Наверное, года два.
— Знаешь... — Крутанувшись на стуле, она ногой задержала его плавное вращение. — Между прочим, мне лично его жалко!
— А мне... — произнесла я, задумавшись.
Задумавшись — о нем. Опять о нем! Постоянно о нем...
Я
— Вы сегодня прекрасно выглядите, Лидия Дмитриевна! — Терехин.
— Заварить вам чаю, Лидия Дмитриевна? — Губасова.
— Вы, как всегда, правы, Лидия Дмитриевна! — Разведенки.
Подобострастное, немного испуганно молчание Попика...
Помнят ли они его, как помню я, — каждое движение, каждую сказанную фразу... Думают ли о нем?
Скорее всего, нет.
Большая Сплетня догорает, корчась в предсмертной агонии.
В курилке умирающим эхом слышатся последние отзвуки издыхающего, отжившего свое монстра:
— Ему припаяли срок условно — сказались превосходные характеристики с места работы и отсутствие судимости...
— А знаешь, кто писал на него характеристику?
— Кто? Эльза небось?
— Ну, Эльза его всегда терпеть не могла! Это Лилеева. А Эльза только подписывала.
— Так вот почему... Правду говорят, старая любовь не ржавеет!
— Да не верю я в эту любовь... Какая любовь, господи? После того как она его утопила?!
— Ну уж, утопила... Он сам утоп! Влез в большую игру с маленьким умишком... Коли бы был поосторожнее, может и выплыл бы, а то возомнил о себе...
— Не, ребята, это Якушева его утопила. А Лилеева — что? Пешка! Она только выполняла чужие указания... Наша-то Леди Ди сейчас, между прочим, — о-го-го! Генеральный директор нефтяной компании. А Лилеева так и умрет в начальниках отдела, если ее раньше с работы не попрут.
— Да уж! В начальники забралась, а ходит все в том же костюме, ездит на метро, как простая секретарша... Так и протрубит до пенсии, как Фирозов, от зарплаты до зарплаты... А вот если бы я... Вот если бы мне...
— Я уезжаю, — произнес Фирозов. — Дом продан, конечно, жалко его...
Он обвел руками и пруд, и мостки, и лужайку с притаившейся под пышным кустом клещевины деревянной лягушкой.
— Жалко, что вы уезжаете! — вздохнула я вполне искренне. — Мне будет не хватать вас. С кем я теперь буду советоваться? Надеюсь, в Ницце вам понравится...
— Вы, Лида, можете хоть каждую неделю прилетать ко мне на Лазурный Берег, а деньги на билет я вам вышлю.
— Спасибо вам, — сказала я, пожимая ему руки. — Если бы не ваши восемь процентов акций... Если бы не ваша доверенность на право голосования от фирмы «F»... То... я даже не знаю...
— То я не заработал бы себе на жизнь в Ницце! — усмехнулся он. — Если бы не мои восемь процентов... Просто игра была бы немного другой!
— И исход ее был бы совсем другим...
— И игроки были бы совершенно другими...