Больше не промахнусь!
Шрифт:
Я занимаюсь персоналом. Давным-давно – хотя не так уж и много времени прошло – я помогала людям лучше выполнять свою работу, поддерживала, когда у них в жизни происходили важные события. Рождение ребенка, выход на пенсию, развод, болезнь, повышение квалификации – я всегда была рядом. Сотрудники не злоупотребляли льготами и отгулами, а владельцы компании относились к ним с искренней сердечностью. То была отличная команда. О жизни моих коллег мне было известно все – и проблемы, и радости. Мы говорили открыто обо всем. Я управляла человеческими ресурсами, была связующим звеном между руководством и коллективом, и эта связь работала в обе стороны. Господин Мемнек, бывший владелец предприятия, говорил, что я – как медсестра, только без шприцев и пластырей, оказываю первую помощь душе. Мне это очень нравилось. А теперь, когда большинство сотрудников сократили, а бюджет «оптимизировали», я превратилась в механический протез, которым управляет дирекция.
Теперь я должна объявлять о сокращениях льготных выплат и увольнениях. Это ужасно. Часть заводского здания превращена в бизнес-центр с множеством офисов, которые арендуют непонятно какие компании. Не всегда даже понятно, чем они занимаются: продавцы таймшера, агентство релукинга, торговцы подержанной мебелью (которым люди, попавшие в трудное положение, несут свои вещи, чтобы получить взамен немного наличных) и бог знает кто еще. Почему выселяют не их? Им-то как раз самое место где-нибудь на Марсе!
Забегаю к себе, чтобы оставить пальто. Сразу за моим кабинетом начинается опен-спейс. Не знаю, сколько еще продержусь под натиском постоянной реорганизации, которая то там, то тут отгрызает кусочки личного пространства – как будто пустыня наступает на оазис. Личные кабинеты остались только у восьми человек, остальных пересадили в одно большое помещение. Сначала это казалось хорошей идеей, люди чувствовали себя сплоченно, как в американских фильмах – когда показывают, например, редакцию большой газеты, где истина вступает в бой с фейковыми сенсациями. Но через пару недель все поняли, что между реальностью и кино пролегает глубокий ров. Все сидят друг у друга на голове, ни минуты тишины и покоя. Так шумно, что сотрудникам запретили переговариваться, даже если они сидят рядом. Если они хотят что-то обсудить, то должны переписываться по электронной почте. Чудеса технологий и достижения интеллекта, конечно же, способствуют повышению производительности. Всего две тысячи лет цивилизации – и мы перестали разговаривать, сидя друг против друга. Зато руководство будет в курсе любого обмена информацией… И – да, это еще одна идея Дебле и его мерзкого подхалима Нотело.
А я должна озвучивать их приказы, изданные «на благо компании». Сидя у панорамного окна в своем «аквариуме», Дебле над всеми возвышается и за всеми следит. За соседним стеклом маячит его верный заместитель. Дебле и Нотело – адская парочка. Поначалу Нотело даже казался нам симпатичным – вероятно, из-за своего бразильского акцента. Но, несмотря на то что к бразильцам во Франции традиционно относятся с симпатией, мы быстро поняли, что не все они этого заслуживают. Или нам достался единственный говнюк на всю прекрасную страну Бразилию. Они с Дебле на одной волне. Можно даже подумать, что соревнуются, кто первый придумает очередную пакость. Нотело, например, предложил снести перегородку, за которой стояла кофе-машина. И теперь ты на виду даже во время перерыва. И все в курсе, кто с кем разговаривает и у кого еще хватает сил общаться.
Проходя через опен-спейс, украдкой здороваюсь с теми, кого хорошо знаю: Валери, Флоранс, Малика… Они едва осмеливаются кивнуть в ответ. Еще немного, и тут будет как в тюремных мастерских. Единственный, кто открыто отвечает на мое приветствие, – Флоран, стажер из отдела маркетинга. Это я приняла его на работу. Ни одна из наших девушек не устояла перед его улыбкой и молодостью (ему всего двадцать лет). Когда он потягивается, демонстрируя пресс, никто не может остаться равнодушным. Особенно Лионель из дизайн-студии. Сейчас Флоран широко улыбается мне с признательностью новичка, которому дали шанс проявить себя. Вместе с ним в наш коллектив ворвалась волна свежего воздуха. Он работает у нас всего неделю, еще не покрылся плесенью и полон жизни.
Стою под дверью кабинета Дебле, но он меня пока не замечает. Зато заметил его гнусный заместитель, который бросает на меня косые взгляды из своего закутка. Он запросто мог бы быть лучшим другом Хьюго, этой двуличной гадины. Так и вижу, как они пьют пиво, сидя на моем диване, и перемывают всем косточки. Я стучу в дверь и вижу, как Дебле, которого я явно застала врасплох, захлопывает лежащую перед ним синюю папку. Да-да, чувак. Стекла прозрачные, и нам тоже видно, чем ты занимаешься. Терпеть его не могу. Скрытный, высокомерный, запросто может отказаться от своих слов ради сиюминутной выгоды. Его самый большой талант заключается в том, чтобы перекладывать на других работу и присваивать чужие заслуги. Последние штрихи: женат, двое детей. Что не мешает ему строить глазки сотрудницам на работе. Дебле – образцовый «кошмарный босс»; иногда даже кажется, что он – пародия на самого себя. У меня он всегда вызывал отвращение. Еще до того, как я стала ненавидеть всех мужчин.
– Войдите!
Едва я переступила порог, Дебле, не глядя на меня, сунул мне папку (не синюю) и пробурчал:
– Дорогуша, сделайте-ка мне ксерокопию.
Чтобы я поняла, что он заметил мое опоздание, он то и дело поглядывал на часы.
– А потом, милочка, сходите в службу контроля качества и напомните им, что завтра утром у нас собрание. Они даже к телефону не подходят! Это возмутительно! Но на собрании они обязаны быть. Я сообщу важную информацию, поэтому присутствовать должны все. Все без исключения!
Он протягивает мне копию объявления, которое висит в холле.
– Вручите им это, тогда они не смогут сказать, что ничего не знали. Проявите настойчивость. Если не придут, будете отвечать лично.
Я кусаю губы, чтобы не сказать: сам неси свое дурацкое объявление! И пытаюсь разглядеть, что же это за синяя папка. Из нее торчат листки, но я не вижу, что на них написано. Дебле перехватывает мой взгляд и складывает руки на папке.
– Идите, Мари! Сделайте копию и ступайте к этим… в контроль качества. Не медлите, вы и так уже немало времени потеряли.
Однажды я его прибью. К стене. Будет висеть в аляповатой раме, как работы старых мастеров.
Каждый раз, когда я прихожу в службу контроля качества, мне кажется, будто я совершила прыжок во времени. Мне нравится бывать там, хотя каждый визит вызывает приступ ностальгии: это единственный отдел, который никуда не переезжал и вообще остался таким, каким был с самого начала. Он занимает отдельное крыло, которого не коснулись никакие изменения. У них отдельный вход – словно щель между мирами. С улицы – с той стороны, где происходят отгрузки, – у них такой же стеклянный фасад, как и во всем здании, но, чтобы попасть к ним со стороны офиса, нужно перейти двор и войти в неприметную и скрипучую ржавую дверь.
Вытертый бетонный пол, на котором до сих пор видны следы погрузочных тележек, когда-то безостановочно сновавших тут взад и вперед. Доска, которую клали на порог, если нужно было перевезти тележку, до сих пор лежит в углу. Ей, наверное, несколько десятков лет. Обшарпанные стены выкрашены в тот самый желтый цвет, которым обычно красят школы или подъезды старых домов. Это другой мир, в котором уютно, потому что годами ничего не меняется, и в то же время грустно, потому что все изменилось вокруг.