Большей любви не бывает

Тишину в столовой нарушало лишь тиканье больших резных часов на каминной полке да позвякивание столовых приборов. В огромной комнате, где за длинным столом сидели одиннадцать человек, было так холодно, что Эдвина едва шевелила озябшими пальцами. Она взглянула на сверкнувшее на солнце обручальное кольцо и улыбнулась родителям. Она заметила, как отец слегка улыбнулся, хотя вроде бы смотрел в тарелку. Эдвина была уверена, что под столом он сжимает мамину руку.

Когда родители были вместе, они вечно подшучивали друг над другом, о чем-то шептались, и их друзья

В свои сорок один год Кэт Уинфилд выглядела все еще молодо. Она была гибкая, с тонкой талией и легкой походкой, и со спины, особенно на расстоянии, нелегко было отличить Кэт от ее старшей дочери, Эдвины, — тоже высокой и стройной, с блестящими черными волосами и большими голубыми глазами. Мать и дочь были очень близки между собой.

Уинфилды слыли удивительно дружным семейством и все в жизни делили поровну — радости и печали.

Эдвине было трудно сохранить серьезность, когда она взглянула на покрасневший нос брата Джорджа. Их дядя Руперт, лорд Хикэм, любил, чтобы в доме было почти так же холодно, как на Северном полюсе. Дети Уинфилдов чувствовали себя в этих ледяных чертогах неуютно. Они привыкли к своему дому в Америке, к его комфорту и к теплому калифорнийскому климату.

Месяц назад все семейство прибыло из Сан-Франциско, чтобы погостить у родственников, а заодно сообщить о помолвке Эдвины.

Казалось, их связь с Англией не прерывается. Сестра Кэт двадцать четыре года назад вышла замуж за лорда Руперта Хикэма и уехала в Англию, чтобы стать второй виконтессой, хозяйкой Хавермура Мэнора. Элизабет было двадцать один год, когда она встретила лорда Хикэма, приехавшего в Калифорнию с друзьями. Она влюбилась в немолодого виконта.

Теперь, спустя двадцать с лишним лет, ее племянникам и племянницам было довольно сложно понять, чем же он так привлек их тетю. Лорд Хикэм был холодным и резким, на редкость суровым человеком, казалось, он никогда не улыбался. Всем было ясно, что присутствие многочисленной родни в доме не доставляет ему ни малейшего удовольствия. Он не то чтобы не любил шумную молодежь с ее выходками и проказами, объясняла тетя Лиз, а просто не привык к ней, так как своих детей у них не было.

Именно поэтому, наверное, лорд Хикэм разозлился, когда Джордж бросил пару головастиков в его пиво, пока они со старшим Уинфилдом, отцом Джорджа, были на охоте.

Много лет назад Руперт подумывал о наследнике, которому он бы оставил Хавермур Мэнор и другое имущество. Но после того как у его первой жены случилось несколько выкидышей, а рождение на свет очередного бездыханного младенца стоило бедняжке жизни, лорд Хикэм смирился со своим одиночеством и семнадцать лет прожил вдовцом.

Женившись на молодой американке, он вновь обрел надежду на появление потомства, но Лиз не оправдала его ожиданий. Правда, ему не хотелось иметь детей столько, сколько их было у Кэт и Бертрама, и, разумеется, не таких горластых и нахальных. Это совершенное безобразие, уверял он жену, что этим детям все сходит с рук. Впрочем, что возьмешь с американцев?! Никакого чувства собственного достоинства, ни воспитания, ни образования, ни дисциплины. Он с большим облегчением воспринял сообщение о том, что Эдвина выходит за молодого Чарльза Фицджеральда. «Может, хоть теперь-то эта девица из семейства Уинфилдов угомонится», — сказал он жене.

Лорду Хикэму было семьдесят, и он не особенно обрадовался, когда Лиз пригласила Уинфилдов к себе. Американские родственники собирались в Лондон, чтобы встретиться с Фицджеральдами и объявить о помолвке, но Руперт совершенно не желал их видеть в Хавермуре.

— Что, они приедут всем выводком? — с ужасом спросил Руперт, когда Лиз осторожно сообщила ему эту новость.

Это было под Рождество, а Уинфилды хотели приехать в марте. Лиз надеялась, что к тому времени Руперт свыкнется с мыслью об их приезде. Сама она давно мечтала о встрече с сестрой и надеялась, что приезд дружного большого семейства скрасит ее унылые дни.

За двадцать четыре года жизни с Рупертом она успела возненавидеть Хавермур и скучала по сестре, вспоминая счастливые годы, проведенные с нею в Калифорнии.

С Рупертом, который был на четверть века старше Элизабет, было трудно ладить, вовсе не о такой семейной жизни она мечтала перед замужеством. Поначалу на нее производили впечатление его величавые манеры, его титул, безукоризненная вежливость в обращении и его рассказы о «культурной жизни», которую они будут вести в Англии.

Но когда Лиз приехала в Хавермур, она с ужасом обнаружила там унылое запустение и жуткий беспорядок. В то время Руперт имел еще один дом в Лондоне. Однако лорд Хикэм не любил шумную столицу, и через четыре года, так ни разу и не переступив порог лондонского дома, Руперт продал его своему другу. Лиз казалось, что, если бы у них были дети, все было бы иначе, и она страстно желала иметь большую семью и услышать звонкие детские голоса и веселый смех в этих мрачных стенах.

Но шло время, и с каждым годом надежды Лиз стать матерью таяли, и она жила только радостью видеть детишек Кэт во время редких поездок в Сан-Франциско.

Вскоре и в этих маленьких радостях ей было отказано, так как Руперт стал с трудом переносить утомительные путешествия и в конце концов объявил, что он для этого слишком стар. Ревматизм, подагра, да и вообще возраст превратили его в домоседа, и, поскольку он требовал, чтобы жена денно и нощно о нем заботилась, Лиз вынуждена была безвылазно сидеть в Хавермуре. Гораздо чаще, чем она желала бы признать, Лиз мечтала уехать в Сан-Франциско, но в течение многих лет у нее не было возможности осуществить эту мечту. Потом ей так хотелось, чтобы Кэт с мужем и детьми приехала погостить в Англию, и она была страшно благодарна Руперту, когда тот наконец сказал, что они могут остановиться в Хавермуре, но желательно, чтобы визит американских родственников не затянулся.

После стольких лет разлуки Лиз была совершенно счастлива. Лиз приятно поразило то, что Кэт так молодо выглядит и красота ее сохранилась и что она по-прежнему влюблена в Берта. Лиз не однажды раскаивалась, что вышла замуж за Руперта. Она часто думала, как бы у нее сложилась жизнь, если бы она вышла замуж за другого мужчину и осталась в Америке.

Молоденькими девушками они с Кэт были такими беззаботными, такими счастливыми, живя в доме с любящими родителями. В восемнадцать лет их обеих стали вывозить в свет, и они наслаждались жизнью, разъезжая по балам и званым обедам.

Но веселье и развлечения продолжались недолго — слишком скоро появился Руперт, Лиз сделала свой выбор и уехала с ним в Хавермур. И почему-то, хотя она прожила в Англии больше чем полжизни, Лиз никогда не чувствовала себя здесь дома. Ей не удалось изменить порядки, которые установил в Хавермуре Руперт. Она чувствовала себя в нем гостьей, гостьей без всякого влияния и даже не слишком желанной. А поскольку еще и не было детей, не было наследника, самое ее присутствие здесь, казалось, теряло всякий смысл.