Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою
Шрифт:
– Хорошо, – ответил Мятлев, – сделаю всё возможное и невозможное, но с утра с транспортом решим. Пошлю в Екатеринбург спецгруппу на самолёте МЧС и несколько человек с неограниченными полномочиями от лица Президента. Отменим все гражданские авиарейсы хотя бы на сутки. Думаю, с МПС тоже разберёмся.
– В общем, из этого и исходим, – подвёл итог Фёст. – Я имею ещё кое-какие соображения, к утру увидим, верные или не очень.
…Фёст уточнил текущее время за дверьми квартиры, выходящими в «первую реальность». Пока всё сходилось, почти сутки они «отыграли» – специальный хронометр в нише на стенке прихожей показывал, что там по-прежнему девятнадцать часов с минутами вчерашнего дня. Значит, никто из врагов, имеющих доступ к межвременным переходам, ими не воспользовался, туда и обратно переходов не совершал. В какой-то мере это было странно – самые чуткие, вроде одного из организаторов этой заварушки, вычисленного Гертой
А сейчас движения «через границу» не замечено. Возможно, просто не собрали ещё барахло в дорогу, туда ведь нужно являться с реальными ценностями, а не с платиновой «Визой». Или, что тоже возможно, пользуются какой-то другой методикой, на текущую хронологию влияния не оказывающей.
Вадиму захотелось, перед началом дела,посоветоваться хотя бы с Воронцовым, раз уж Сильвия со всей командой временно недоступна. Но он решил этого не делать. Может быть, просто поостерёгся. Он так ничего толком и не понял ни в хронофизике как науке, ни в мистике, с помощью которой Удолин добивался почти аналогичных результатов. Но с первых дней занятий в Форте Росс урок усвоил, сначала от Шульгина, потом от Левашова, да и Сильвия несколько раз говорила, что все эти «прыжки между уровнями Гиперсети» настолько же рискованы, как и любительские упражнения членов кружка «юных сапёров» с настоящими взрывными устройствами, и вполне подобны мотокроссам по минным полям.
Есть некоторое количество приёмов «техники безопасности», но и только. То, что никто ещё как следует не подорвался – дело случая. Да и что значит – «не подорвался»? Мало того, что в самом начале истории Шульгин, Новиков и прочие пусть и добрались до далёкой планеты, и сумели заглянуть в будущее и прошлое, так зато потеряли ориентиры «обратной дороги» и навсегда остались в этих, настоящих ли, «химерических» ли мирах. Да и у него самого, на пару с Секондом, очень всё интересно сложилось. И продолжается, кстати. Так что говорить – «ничего не случилось» – довольно опрометчиво.
Кроме того, каждый переход через пространство-время является ещё и демаскирующим фактором. Вроде кильватерного следа корабля в ночном фосфоресцирующем океане, хруста валежника и огонька сигареты в лесу, где тебя наверняка ждёт засада.
То есть пользоваться и СПВ и блок-универсалами всё равно пользовались, куда денешься, но всё время предостерегали друг друга и особенно неофитов об опасности и нежелательности такого занятия.
Выбор ведь невелик. Лететь, как Линдберг, через Атлантику на ненадёжном поршневом самолёте или месяц добираться на паруснике, смиренно снося и штили и шквалы? Тогда проще всего сидеть у себя под кроватью и не высовываться, в рассуждении «как бы чего не вышло?».
Фёст почти год вёл себя подобным образом, и что? Стало только хуже. Занялся бы он «домашними делами» вплотную с момента, когда получил на это права и возможности – совсем по-иному всё могло бы выглядеть… Да что теперь…
Герту он пока оставил «на хозяйстве», присматривать за уже обжившимися гостями и ждать новых, долженствующих вскоре появиться. Секонд сейчас готовил первую «десантную партию». А с собой велел собираться Людмиле.
Сейчас ей нужно было снова переодеться и нарисовать себе чуть-чуть другое лицо. Так, чтобы получилось нечто среднее между той бабой, что ходила на встречу с Журналистом, и собой в том виде, что вчера был предъявлен Воловичу. Проще говоря, стать максимально похожей на обладательницу американского паспорта, залетевшую в Москву по делам этой самой «Комиссии паранормальных явлений». Повзрослеть лет на пять, потерять процентов сорок своей бьющей в глаза привлекательности – не Фай Родис всё-таки, прибывшая на планету Торманс [101] с дружественным визитом. Ну и одеться универсально, как сравнительно состоятельная американка, знакомая со стилем нарядов туземных женщини пытающаяся ему соответствовать, но при этом не отказавшаяся от намертво вколоченных в голову на той стороне Атлантики стереотипов. И одновременно чтобы наряд не мешал ей тут же вступить в бой, если придётся.
101
См. И. Ефремов. «Час быка».
Ей потребовалось полчаса, чтобы Фёст, осмотрев плоды Людмилиных трудов, кивнул удовлетворённо. Да уж, получилось нечто. Довольно-таки глупо выглядевший микстиз бежевого платья типа «сафари», растоптанных и уже не очень белых кроссовок, не то индейских, не то папуасских браслетов и ожерелья. Правда, надетый под платье кевларо-керамический корсет чересчур подчёркивал выразительную грудь. Американки в обычной жизни не любят себя стеснять, да и по их политкорректным убеждениям бюст должен выглядеть как можно непривлекательнее, такой, как у Вяземской, там носить неприлично. Могут счесть за вызов и упрёк всем прочим особям этого пола. Ещё на ней была совершенно никчёмная, если не сказать – дурацкая, леопардовой расцветки бандана, стягивающая желтовато-рыжие, прямые, похоже, неудачно покрашенные волосы. И – сумка через плечо из бизоньей кожи, украшенная кожаной бахромой и бусами. Чучело получилось, честно говоря, но для аборигенки Нью-Йорка или Сан-Франциско – всё равно чересчур симпатичное – ни ног ведь, ни гибкости фигуры, ни плавности движений не скроешь надолго.
– В общем, пойдёт, – оценил Фёст. – Особенно по вечернему времени. Кто-то вообще внимания не обратит, кто-то про себя дурой обзовёт или догадается, что ты – не отсюда. «Понаехавшая». Главное – никакого связного впечатления у обычного человека о тебе не останется. Как говорил товарищ Сталин: «Сумбур вместо музыки». Нам того и нужно. Ну, значит, пойдём…
Фёст прикрыл за собой дверь, отделявшую основнуюквартиру от соседней, формально (в тойРФ) принадлежащей гражданке Сильвии Берестиной – даме без определённых занятий, жене проживающего в Лондоне и весьма богатого русского художника. В отличие от «базовой» эта квартира, хотя и являлась её зеркальным отражением по планировке, обставлена и оформлена была совсем иначе. Леди Спенсер хоть и наезжала сюда эпизодически, то одна, то с Алексеем, желала, чтобы любой случайный (и не очень) посетитель сразу понял, насколько рафинированная, с особо тонким вкусом особа тут проживает. Только кабинет почти один в один повторял тот, что за капитальной, в аршин тёсаного камня, стеной. Это уже Берестин так распорядился, ему нравилось, бывая здесь, проводить выпадающие иногда часы уединения именно здесь, вспоминая свою словно бы уже и нереальную, так давно это было, прогулку в далёкий-далёкий, а всё же существующий по-прежнему на своём месте шестьдесят шестой год. Он даже поставил на стол изготовленную с помощью Шара фотореконструкцию той девушки, в которую он был влюблён тогда, за восемнадцать лет до появления в его жизни Ирины. Ради того, чтобы ещё раз увидеть её молодой, он, пожалуй, и согласился на ту авантюру. Так ему, по крайней мере, теперь казалось.
Фотографию было не отличить от подлинника, если бы он был, ну и то, что снимок цветной, – тоже редкость для середины шестидесятых. На листе несуществующего здесь формата 18х24 был восстановлен момент, когда Она появилась в своём дворе, а он, вернувшийся из будущего дядька почти вдвое старше, сидел на скамейке под липами и с замиранием сердца слушал звон её каблучков по асфальту и смотрел на вьющуюся вокруг загорелых ног клетчатую юбку [102] .
В том, что Берестин держал на столе именно эту фотографию, был некий вызов и намёк. И Ирине, и Сильвии.
102
См. роман «Одиссей покидает Итаку. Гамбит бубновой дамы».
Но ни Фёст, ни тем более Людмила обо всём этом понятия не имели. Эти две вышеназванные дамы могли оценить изысканность ситуации, а Вяземская, мельком взглянув, отметила, что девушка хороша собой, но одета и обута, на её взгляд, совершенно ужасно. Однако занимало валькирию сейчас совсем другое.
Убедившись, что замок щёлкнул и они остались совершенно одни, она вдруг шагнула к Вадиму, сжала пальцами его плечи, запрокинув голову и зажмурив глаза, подставила губы. Ляхов, тоже изо всех сил обняв девушку, начал её отчаянно целовать. Вчерашняя ночь оказалась для обоих слишком серьёзным испытанием. Может быть, и полезным, но уж чересчур мучительным. Вадим-то вида не подавал, но чувствовал себя не слишком хорошо, пролежав полночи без сна рядом с обнажённой любимой девушкой, тем более – уже не только согласившейся идти замуж, но прямо сейчас готовой… Подобные упражнения в его жизни случались, но там было проще – он отказывался от девушек и женщин, которым по тем или иным причинам не хотел давать ни поводов, ни надежды… И не хотел связывать себя, разумеется, пусть в тот момент от него и не требовали признаний и обещаний.
Сколько-то времени они жадно, как в юности (впрочем, для Людмилы это как раз и была та самая, ещё невинная, юность), целовались, вжимаясь друг в друга телами. Потом она вдруг схватила его за руку выше локтя и потянула за собой, в глубь квартиры. Почти наугад толкнула дверь и попала куда нужно – в большой и вызывающе роскошный будуар Сильвии, скопированный с такого же в её лондонском фамильном доме, лучше сказать – городском замке.
У широкой, застеленной причудливо раскрашенным индийским пледом XIX века кровати она подтолкнула Вадима, он присел на её край, а сама, стоя перед ним, покраснев и прикусив губу, торопливо снимала платье, говорила сбивчиво: