Большие глаза. Загадочная история Маргарет Кин
Шрифт:
Но любой творческий человек – изначально нестандартен. И его проблемы – это зачастую тоже проблемы интеграции в стандартное, обычное общество, которое его не принимает по причине «он не такой, как мы, он ненормальный, а значит – психически больной».
Здесь хочется поднять еще один вопрос: учитывая вышесказанное, насколько в принципе применимо к искусству понятие нормы? Нормированное искусство – это ремесло, работа на конвейере. Такое искусство мы имели возможность наблюдать в советские годы. А заученная фраза «художник так видит», на самом деле, имеет свой особый глубинный смысл. У каждого художника – свой особый индивидуальный почерк, так как любое творчество – это отражение человеческого бессознательного:
Потому что творческий человек мало того что нестандартен, он обычно еще и повышенно сензитивен (впечатлителен): в этом смысле судьба художницы, какое-то время прожившей с супругом – домашним тираном, представляется особенно трагичной. Хотя с другой стороны, с позиции среднестатистического стандартного обывателя – что «ненормального» в том, что муж «ставит на место» жену? В том социуме, который ориентирован на гендерно-иерархические установки, точки приложения творческих сил любой замужней женщины – это, как известно, «кухня, дети, церковь, платья». Ну, можно еще мужу краски смешивать. Но – не больше. А она смеет сама картины рисовать, да еще отстаивать авторские права на них в споре с собственным супругом! Конечно же, ненормальная, – говорит среднестатистический обывательский социум. Потому что с его точки зрения, «нормальная женщина» в такой ситуации должна замолчать и подчиниться, и радоваться тому, что у нее есть так называемое «списочное счастье»: вот, хотя бы муж, а больше ничего ей для счастья и не положено. Особенно какого-то там личного творческого самовыражения.
Большие глаза на картинах Маргарет Кин вполне могли быть воззванием: посмотрите, у меня тоже есть душа, тоже есть чувства, эмоции, стремления, переживания, запертые глубоко внутри! И может быть, это творчество придало ей сил, поддержало ее в этой борьбе за саму себя, за собственную реализацию, за собственное творческое «Я». Многие критики и ценители ее работ замечали, что после развода Маргарет с супругом и победы в отстаивании своих авторских прав из ее рисунков ушла депрессия, печаль, пугающая безнадежность.
Поэтому, увидев «Большие Глаза» Маргарет, имеет смысл просто подумать и прислушаться к тому, что хотел сказать этот автор такой особенностью своего творческого почерка.
Большие глаза на картинах Маргарет Кин вполне могли быть воззванием: посмотрите, у меня тоже есть душа, тоже есть чувства, эмоции, стремления, переживания, запертые глубоко внутри!
Истории сложного творческого пути женщин-художниц
Софья Юнкер-Крамская
О трагической судьбе дочери великого художника Ивана Крамского стало известно лишь недавно, когда были обнародованы документы из архива ФСБ РФ. Несчастья Софью Юнкер-Крамскую (1866–1933) начнут преследовать после революции 1917 года. А до октябрьского переворота ее жизнь протекала счастливо и безмятежно. Ее очень любил отец, о чем свидетельствует множество портретов дочери, написанных им. Правда, почти на всех полотнах Софья неулыбчивая,
Изяществом Сони восхищался сам Илья Репин, а Альберт Бенуа всерьез ухаживал за ней. Но девушка влюбилась в молодого врача Сергея Боткина. Они даже были помолвлены. Но… Сергей Боткин неожиданно для всех влюбился в подругу Сони, Александру Третьякову. И вскоре на ней женился. На портрете, написанном отцом после разрыва помолвки, лицо дочери выражает тоску и душевную опустошенность. Но от депрессии спасла живопись. Крамской восторженно писал: «Дочка моя, известная… ветреница, начинает подавать мне серьезные надежды, что уже есть некоторый живописный талант».
«Личная жизнь грозит превратиться в трагедию».
Софья быстро стала признанной портретисткой, ее осыпали заказами. Ее кисти принадлежат даже портреты императорской семьи. Работы выставлялись в Академии художеств, в Обществе живописцев-аквалеристов, на других выставках.
Но в личной жизни – затишье. Софья долго не могла оправиться от удара измены. Отца это очень тревожило: «Девочка, а как сильна, как будто уже мастер. Подумаю иногда, да и станет страшно… личная жизнь грозит превратиться в трагедию».
Только в 35 лет Соня решилась создать семью с юристом Георгием Юнкером. Но через 15 лет муж умер. А вскоре начались другие беды – революция и Гражданская война, во время которых сохранить все картины не было никакой возможности. Что-то было уничтожено или пропало, что-то сгорело при пожаре в Острогожском музее.
При новой власти ей, глубоко верующему человеку, пришлось стать организатором антирелигиозного музея Зимнего дворца. Сама получая копейки, помогала своим бедствующим знакомым из «прошлой жизни» – тем, кто служил при дворе: кому деньгами, кому приработком. В итоге эту помощь вменили Соне в вину.
Софья была арестована 25 декабря 1930 года по статье 58-II УК РСФСР «Контрреволюционная пропаганда». Ее обвиняли в создании «контрреволюционной группировки из бывшей знати, ставившей себе целью проведение своих людей в разные советские учреждения на службу для собирания сведений о настроениях…» Крамская-Юнкер была приговорена как «чуждый элемент» к 3 годам ссылки в Сибирь. Из-за стресса у нее случился инсульт. С тяжелым параличом она оказалась в тюремной больнице. Потом полупарализованную женщину послали по этапу Иркутск – Канск – Красноярск. Там с ней случился второй удар, отнялась левая часть тела.
15 октября 1931 года Юнкер-Крамская из красноярской больницы написала письмо Екатерине Пешковой (первой жене Максима Горького.), оказывавшей помощь политзаключенным. Она просила: если нельзя вернуться в Ленинград, то пусть ее хотя бы оставят в Красноярске до поправки здоровья и обязательно предоставят работу, ведь правая рука действует, не разбита параличом. «Я пишу и портреты, и плакаты, лозунги, афиши, вывески, иллюстрации, знаю фотографическую ретушь, раскраску фотографий, языки, я работать могу, люблю…» В конце письма отчаянные строки: «Я могла делать ошибки в своих суждениях, могла что-нибудь не так правильно оценивать, могла криво судить о положении вещей, но преступления я не совершала никакого… Помогите мне!.. Я оправдаю милость, если мне она будет дарована. Я честно проработала 40 лет. Тяжко последний, быть может, очень короткий срок – чувствовать себя – так наказанной…»