Большие пожары
Шрифт:
— Подслушивал! — подумал Фомичев и вспомнил, что старший врач сумасшедшего дома оказался сообщником поджигателей.
Он вынул из кармана бумагу и подал ее директору.
— Вам этого предписания достаточно? Дайте в сопровождение двух служителей. Кулаков поступает отныне в ведение ЗУР'а.
Он предъявил бумагу только теперь — после свидания с паралитиком: он боялся, что Кулаков будет умерщевлен мгновенно, если поторопиться с предъявлением требования губздравотдела, исполкома и ЗУР'а.
Директор спокойно прочел бумагу.
—
И он пошел прочь.
Фомичев тихо следовал за ним. Остановился. Пошел дальше. Навстречу ему попался скромный человечек с интеллигентской бородкой и в пенснэ. Человечек с восторгом взглянул на Фомичева.
— Как я счастлив! — воскликнул он. — Наконец-то я дождался вас. Только вам могу я раскрыть тайну!
— Какую тайну? — удивился Фомичев, не знавший, следовать ли ему за директором или оставаться с Кулаковым.
— Странно, — думал он. — Вряд ли принято пропускать здорового человека, без служителей, к сумасшедшему в камеру.
Человечек в пенснэ с такой силой жал руку Фомичева, что молотобоец раздраженно оттолкнул его.
— Что вам угодно?
Сумасшедший глядел в упор на рабочего. Лицо его искривлено было неслышным внутренним смехом. Слюна текла с левого угла губ.
— Дурак, — бормотал он, — пустая голова!
И он стал тихо надвигаться на Фомичева, растопырив пальцы вытянутых вперед рук. Фомичеву стало жутко. Он бросился вслед за директором, путаясь по коридорам и комнатам. Он увидел директора на лестнице в сад. Директор смеялся, глядя вверх, в окно Кулаковской камеры. Из окна шел дым. Фомичев вынул наган, прицелился…
Труп директора не докатился еще по лестнице до низу, когда Фомичев был у камеры Кулакова.
Дым застилал коридор. Желто-красное пламя рвало стены, полы, потолки. Фомичев схватил на руки паралитика и сквозь дым и пламя устремился к выходу. Он спасал человека, который хранил в своем потраченном мозгу тайну златогорских пожаров.
Восторженные крики раздавались в дыму. Это сумасшедшие радовались пожару.
— Ура!
— Товарищи к порядку! Сеанс начинается!
— Парад-алле! Чемпион мира Поддубный!
— Товарищи, в повестке дня…
— Долой!
— Ку-ка-реку!
Тонкий визг Кулакова врывался в эту ахинею:
— Огнетушители! Огнемучители! Спасайте. Банда!
Фомичев вырвался в конец коридора, и тут в дыму, разъедающем глаза и легкие, спокойный голос остановил его:
— В очередь, граждане! Куда вне очереди лезете?
Женщина средних лет стояла, загораживая проход. Человек, стоявший перед ней, обернулся и спросил строго:
— А у вас билет есть, гражданин?
— В очередь! — загалдели кругом, и Фомичев, ослепленный, полузадушенный, очутился в сумасшедшей очереди. Очередь не двигалась с места.
Фомичев отбросил Кулакова и вырвался из удерживавших его рук. Он спасал свою жизнь. Ноги сами несли его к окну. Сумасшедшие толпой бросились за ним.
— Держи вора!
Фомичев
— Бей его!
Фомичев — молотобоец, форвард футбольной команды — не мог справиться с разъяренными, потерявшими разум людьми. Он задыхался, ожесточенно защищая свою жизнь, он боролся до тех пор, пока тяжелый каблук не ударил с силой ему в лицо. Кровь залила лицо рабочего. Новый удар в разбитое уже лицо лишил Фомичева сознания.
Пожарная команда подкатила с грохотом к сумасшедшему дому. Но деревянное строение спасти было невозможно.
Когда огонь был сбит, пожарные под одним из окон, в саду, нашли труп директора. Невдалеке лежало изуродованное тело, в котором был с трудом опознан Ванька Фомичев, приятель дяди Клима.
Мих. СЛОНИМСКИЙ
Михаил ЗОЩЕНКО
Глава XIX. «Златогорская, качай!»
Это был простой двухэтажный дом. Он ничем почти не отличался от прочих златогорских строений. Только что у ворот дома стояла будка. Да еще на стене, над окнами, висела вывеска: «Златогорская пожарная часть имени тов. Цыпулина».
От будки до угла дома ходил дежурный пожарный. Он, время от времени притопывая ногами, не от холода, но от скуки мурлыкал про себя: «Кари глазки, куда вы скрылись».
Было три часа дня.
В первом этаже в казармах было светло и тихо.
На койке у окна сидел старый пожарный Григорий Ефимович Дубинин. Вокруг него сидели, кто на чем попало, златогорские серые герои.
— А я люблю быть пожарным, — говорил Григорий Ефимович. — Я тридцать пять лет на борьбе с этой стихией и от этого не устаю. А что часто меня на пожар тревожат, или, может быть, редко — это мне спать не мешает.
— Вы, Григорий Иванович, человек, как бы сказать, пожилой, — сказал молодой пожарный Вавилов. — У вас, кроме пожаров, и запросов, может, никаких не сохранилось. А нам, как бы сказать, неинтересно два раза в сутки выезжать.
— Это, действительно, верно! — подхватили другие пожарные. — Они поджигать будут, а мы им туши по два раза в сутки. Это абсурд с ихней стороны поджигать.
— Поджигать! — сказал Григорий Ефимович. — Это к чему же поджигать? Это не может того быть, чтоб пожары поджигали. Это чистая абстракция — поджигать. Ну, может, неосторожное обращение с огнем. Или, опять-таки, чрезмерная топка. Но поджигать — с этим я не согласен. Это того быть не может.
— Это, Григорий Ефимович, не проверено, — сказал молодой Вавилов, — хотя, говорят, все-таки…