Шрифт:
Глава 1
Отвратительное утро…
Нет, не так.
Отвратительным было настроение, которое даже самое прекрасное утро превращало в отвратительное. Хотя…
Хотя что такого прекрасного могло быть в угрюмой пасмурности нового дня, хмуро выползающего на свет божий? Вроде и дождя нет. И ветер, как ни странно, угомонился, а пару дней перед этим буйствовал о-го-го. И солнце, казалось, обещало прорвать жиденькую кисею облаков, но…
Но все не то! Не то, не то, не то.
Невеселое какое-то
Вот и снова съехала! С чего, как говорится, начала, тем и закончила. И ничего-то ей не мило, и ничего-то она не хочет, и ничего-то ее не радует, а так хотелось бы. Так соскучилась по простым человеческим радостям, черт бы все побрал!
Так хотелось, чтобы утро радовало и вечер. Чтобы ветер не мешал смеяться, а солнце не заставляло плакать. Чтобы ночь до обидного была короткой, а не превращалась в холодную бесконечность.
Жанна не помнила, сколько времени простояла, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло на кухне. Может, час, может, меньше, но по тому, как начало покалывать между лопаток и под коленками, поняла, что простояла достаточно долго.
Она оттолкнулась от подоконника онемевшими руками, плотнее запахнула на груди халат и с тоской посмотрела на часы. Полседьмого. Через час нужно будить детей в школу. Хотя сегодня они, наверное, сами повыскакивают из своих комнат. Тридцатое мая ведь, последний день учебы. А через два дня уедут по путевкам в лагеря. Вот и считают часы, подгоняя время.
Дети уедут почти на весь июнь, а она останется. Одна. Ужас какой! Что она будет делать без них?! Чем займет себя?! Общественницей заделается или примется рекламные буклетики и глянцевые журналы прохожим навязывать, а может, хот-догами торговать, а?
Очумела! Совсем очумела или свихнулась на почве ничегонеделания и природной подозрительности. Это были его слова, не ее. Это он так умничает, не пытаясь даже оправдываться. Не считает нужным, как же! Он же весь уработался, изорвался… Истаскался — это уже ее комментарий.
Истаскался-истаскался, тут уж не поспоришь. И он всегда в этом месте затыкался и глядел на нее с гневным укором. Чего, мол, городишь, дура?! Да еще при детях!..
А, типа, дети — дураки совсем. Ничего не понимают. И не знают, где и сколько ночей в неделю должен их папа ночевать. По всем подсчетам и выкладкам выходило, что дома! И что ровно семь дней в неделю ночевал их папа не в своей кровати, а…
Вот где именно он ночевал, Жанна до сих пор так и не узнала. Нет, он не каждую ночь, конечно же, отсутствовал. Точнее, приходил он почти всегда, но почти всегда утром!
Разве половина пятого — это ночь?! А шесть утра, это как?! Да даже три пятнадцать уже не ночь, как ни крути.
Вялой рукой ухватив чайник за ручку, она подставила его под струю воды. Потом обтерла чистой салфеткой и поставила кипятить. Нужно срочно выпить кофе, пускай даже растворимый. В такое утро сойдет и он. Варить
Нет, это не для ее сегодняшнего настроения. Лучше уж растворимый.
— Ма, ты чего так рано? — в дверном проеме кухни появился Витюня, их младший сын.
Глазенки сощурены, волосы торчат в разные стороны, рот припухший — яркий, будто вишня. И ведь снова в плавках, хотя она уже вторую неделю заставляет его хотя бы на ночь надевать трусы. Витюня спорить не спорит, а делает все по-своему. Прямо как отец.
— Иди, сынок. Иди досыпай, — пробормотала она, рассеянно теребя поясок халата и старательно избегая смотреть в сторону собственного ребенка. — Рано еще.
— Он опять не пришел, да? — Витюня тут же обо всем догадался, кивнул в сторону кухонной стены, за которой располагалась родительская спальня. — Не пришел, да, ма? Вот блин, обещал же…
Сын тяжело, совсем по-взрослому вздохнул, потом коротко зевнул и, сходив в туалет, так же с полузакрытыми глазами пошел в свою комнату до-сматривать сон. А Жанна неожиданно расплакалась.
Нет, ну каков мерзавец, а?! Ну просила же не портить детям настроения перед отъездом! Просила хотя бы недельку соблюсти приличия и являться домой для видимости. Пускай не недельку, а дня два-три. Неужели так тяжело отложить все свои дела и просто дать понять детям, что у них отец какой-никакой имеется?
Наверное, тяжело.
Жанна утерла слезы воротником халата и взъерошила волосы, шикарные когда-то. Раньше она любила и старалась за ними ухаживать: ополаскивала отваром из корня лопуха и ромашки, не доверяя чудодейственным современным хваленостям. Волосы тяжелой волной перекатывались по лопаткам, вечно выбивались из прически и неделю держали обычную пятнадцатиминутную завивку на термические бигуди.
Потом случилось замужество, дети, дом. И все ушло куда-то. Желание холить себя, лелеять, тратить на это время, как казалось, впустую…
Жанна по примеру младшего сына тяжело вздохнула и с обидой посмотрела на стену, разделяющую спальню и кухню.
Ладно, переживут как-нибудь очередное его скотство. Может, и правда запарка на работе. Может, и правда в очередной раз его прямо с дороги домой вернули, обнаружив взломанные замки на даче губернатора, а его самого…
Господи, какой бред! Час за часом, день за днем, год за годом она верила в этот бред. Правильнее, заставляла себя верить. Ей иногда казалось, что соседи смеются за ее спиной. Иногда — что сочувственно перешептываются. И то и другое было унизительным для Жанны — умницы, красавицы когда-то, без пяти минут кандидата в доктора наук. Но вот эти самые без пяти минут, очевидно, все и подпортили. Так она без них и осталась. Без пяти минут счастливая, без пяти минут брошенная, без пяти минут…