Большие расстояния
Шрифт:
Это был особенный день Танджунгприока. Еще до рассвета со всех сторон сюда потянулись вереницы людей. Студенты, рабочие, крестьяне, мелкие торговцы, служащие. Напрасно полицейские в белых касках метались перед железной оградой и воротами, ведущими в гавань: бурный поток посетителей сломил все преграды, распахнулись ворота — и тысячные толпы растеклись по километровому бетонному причалу, ринулись к трапам.
И вот они облепили все надстройки крейсера и эскадренных миноносцев. И даже древние старушки, мужественно пробиваясь сквозь толчею, поднимаются по крутым трапам все выше и выше. Сюда явились семьями, а семьи — по восемь —
Я показал своим индонезийским друзьям все, что они пожелали увидеть. Это были именно те молодые люди, которым предназначался подарок советских полярников. И я вручил палешанскую шкатулку девушке Сити. Я рассказал об Антарктиде и о том, с каким трудом был добыт образец горной породы, о метелях и ураганах, о мужестве и стойкости во имя славы Родины и науки. Этот подарок — эстафета отважных. Незримая нить протянулась сюда от защитников Сталинграда и зимовщиков Мирного. Ведь студенты Джакартского университета всегда отличались своей революционностью. Когда японцы оккупировали Джакарту, студенты первыми поднялись на борьбу. Это они приняли участие в уличных боях с голландскими войсками. Пусть студенты Джакартского университета всегда помнят о своих советских друзьях.
Сити прижала шкатулку к сердцу. Ее ясный любящий взгляд был лучшей наградой для меня. Образец породы переходил из рук в руки. Жителя столицы тропиков с особым интересом рассматривали частицу земли, привезенную сюда за десятки тысяч километров. Этот темно-бурый осколок неведомой антарктической горы согревали теплом своих ладоней зимовщики, затем он побывал в Москве, пересек необозримые пространства Сибири и беспокойные южные моря.
— Мы вас никогда не забудем… — сказала Сити. — Вы навсегда в наших сердцах!
На другой день мы бродили по тенистым паркам Джакарты. Сити была задумчива и грустна. Иногда она брала мою руку и говорила, коверкая русские и английские слова:
— Мы будем писать Москве. Вы — писать Джакарта.
Белоствольные пальмы поднимали перистые ваи в ярко-синее небо, магнолии и гигантские фикусы преграждали нам дорогу. Многовековые смоковницы и цветущие деревья, которые здесь называют «пламенем лесов», переплетались кронами, образуя сплошную завесу; пальмы-ротанги охватывали своими кольцами стволы. Но я не смотрел на все эти чудеса растительного мира тропиков. Жестокая непонятная тоска завладела мной. Завтра мы уходим… А под пальмами Явы останется Сити, моя подруга, печальная и прекрасная, как эта страна. Большие расстояния лягут между нами, может быть, навсегда разлучат нас. Мы родились в разных полушариях земли. Ей будут сиять южные звезды, я снова увижу холодное мерцание северного неба. Почти чудом попал я сюда. Но повторится ли это чудо еще раз?..
…Мы уходим. Снова кипит, волнуется Танджунгприок. С нами пришли проститься, и каждый хочет вложить в последнее рукопожатие, в последний взгляд все то, что осталось невысказанным: и безграничное уважение к советским морякам, и привет советскому народу, и свои заверения идти плечом к плечу в борьбе за мир, и надежду на новые встречи, и просто любовь. В окружении молодежи я замечаю одного из матросов. Уже раздарены все значки, во всех записных книжках оставлены автографы. Правда, еще остался голубенький томик с алыми парусами на обложке. Книга любимого писателя, взятая с собой в дальний поход. Можно отдать все, но как расстаться с заветной книгой, которая стала самым близким другом?
— Возьмите на память о нас… — говорит матрос и протягивает томик девушке. В глубоких темных глазах индонезийки вспыхивает радость, лицо, покрытое нежной смуглотой, заливает румянец.
— Спасибо! — говорит она. Затем перелистывает книгу и находит открытку: лебеди, летящие над вспененными волнами. Девушка поправляет косынку из пестрого батика, что-то вспоминает и, указывая на белых лебедей, неожиданно произносит по-русски:
— Вы — как они…
Поэтичность и лаконичность этого сравнения поражает меня. Матросы во всем белом, статные, красивые; неведомые в этих краях птицы. Скоро-скоро они полетят к родному северу. А тут опустеет берег и останется лишь печаль быстрой разлуки.
Но где же Сити? Беспокойство все больше и больше охватывает меня. Неужели она не придет в этот последний день?..
Я вижу желтую блузку, бегу навстречу Сити. Она не одна. Снова знакомые лица: студент Басуки, журналистка Нури, студенты-медики.
Сити передает мне круглую шкатулку из сандалового дерева. В шкатулке красная как кровь индонезийская земля. Я видел неправдоподобно красные холмы и берега рек, когда мы ездили в Богор. Это самая плодородная вулканическая почва.
Лицо Сити немного бледновато. Должно быть, плохо спала в эту ночь. Но момент торжественный, и Сити овладевает собой. Ее негромкий голос проникает мне в душу.
— Передайте это первым космонавтам, которые полетят на Луну, — говорит она. — От индонезийской молодежи…
Снова эстафета. Сталинград — Антарктида… А теперь уже космический размах. Пусть не сомневаются индонезийские друзья, я выполню поручение: ждать осталось не так-то уж долго.
— А это от меня — вам, — произносит Сити и, сорвав с головы газовый шарф-сленданг, подает мне.
И я ухожу, взволнованный, полный грусти и жалости, что навсегда покидаю эти берега.
Вот уже и железные ворота захлопнулись.
— Сэламат джалан! Счастливого пути!.. — доносится из-за ограды.
— Сэламат тинггал! Счастливо оставаться!..
Люди неистово размахивают шляпами, слендангами. Я стою на палубе. Корабли отходят. Еще можно различить лицо Сити. Она прислонилась к ограде. В воздухе застыла поднятая рука. Я ощущал ласковое прикосновение этой маленькой смуглой руки…
Прощайте, друзья! Прощай, Сити!..
Все дальше и дальше уходят корабли на север. Растворились в голубой дымке зеленые острова Индонезии. Мы вновь пересекаем экватор, идем по бурным морям. И снова грохочет океан. Мечты и встречи, вы растаяли в тропическом зное… Домой, домой!.. Мы истосковались по родной земле. И это чувство сильнее всех других. Его не заглушить ни штормам, ни злым океанским ветрам.
…Остров Аскольд. Остров Русский. И, наконец, Владивосток! Поцелуи, объятия, трогательные слова и поздравления с благополучным возвращением…
Мы дома…
И еще ослепленные блеском южных морей, мы сходим по трапу на берег, радуемся снегу и холодной погоде. Деревья в зимнем серебре. Белым видением взгромоздился Владивосток на сопки.
Индонезия!.. Ты осталась за морями в жарком мглистом мареве. А губы сами напевают песенку, легкую, как золотой сон:
…И пальмы стройные раскинулись По берегам твоим…