Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней
Шрифт:
Когда Сахаров стал старшим научным сотрудником теоротдела ФИАНа, он обратился к директору Вавилову с просьбой помочь жильём. Вавилов, который к тому же был и президентом АН СССР, отнёсся к этой просьбе с пониманием. А когда вышло постановление Совмина о создании исследовательской группы, Вавилов велел включить туда Сахарова, поскольку тогда появлялась реальная надежда на жильё.
И действительно, вскоре семья Андрея Дмитриевича получила комнату в самом центре Москвы, недалеко от Кремля.
Эта близость была, пожалуй, единственной радостью, ибо дом был старый, топить нужно
О том, чтобы толком помыться, жильцы и не мечтали — это считалось барской забавой. По сему Андрей Дмитриевич, прихватив шайку, с веником подмышкой отправлялся в баню, где приходилось выстаивать длиннейшие очереди. Ибо очереди были главным признаком советского социализма.
Комната Сахаровых была настолько мала, что в ней не помещался обеденный стол, ели на подоконнике или табуретках. Но ни дикие жилищные условия, ни тягомотные очереди в баню не помешали Андрею Дмитриевичу проложить путь к термоядерному успеху. А даже наоборот — способствовали! Ибо, если бы у Сахарова было жильё, то его не включили бы в группу по разработке водородного оружия. А в длиннейшей очереди в баню Сахарова осенила идея о том, как применить разработанную Львом Ландау методу автомодельных решений к расчётам точечного взрыва.
Не зря ведь говорится, что несчастья и страдания — повитуха гения.
Правда, «банная» идея оказалась тоже не нова, — её уже использовали советские и зарубежные математики при расчётах ядерных взрывов. Но Андрей Дмитриевич, подзадумавшись и насидевшись в очередях, нашёл ещё несколько автомодельных решений для полуколичественного описания взрывных процессов.
Вообще, изучение отчётов группы Зельдовича стало хорошей школой для Сахарова и других молодых участников термоядерного проекта. Андрею Дмитриевичу пришлось выучить астрофизику и газодинамику, чтобы стала понятна идея «трубы». На это ушло почти два месяца — с июня по август 1948 года. Ещё раньше Андрей Дмитриевич выучил ядерную физику, — нужда заставила его подрабатывать преподавательской работой на кафедре физики МЭИ, которой заведовал Фабрикант. Там же он одолел электродинамику и теорию относительности — ничто так не способствует проникновению в глубины малоизвестной науки, как преподавание её.
К сожалению, Сахарова вскоре «выставили» из МЭИ, он плохо выговаривал букву «р» и, по-видимому, сошёл за «космополита», с которыми тогда велась жестокая борьба. А вскоре острая нужда немного отступила, и свежеиспечённый кандидат наук уже не рвался к преподавательской деятельности. Сахаров пробовал ещё преподавать в вечерней школе при Курчатовском институте, но там можно было освоить лишь методику, но не сами науки. Что было весьма печально, ибо остались слабо освоенными квантовая механика, квантовая теория поля, теория элементарных частиц и многие другие разделы физики.
Впрочем, работа по изучению отчётов группы Зельдовича заставила его заняться самообразованием, и вскоре это дало ощутимые плоды.
С тех пор Андрей Дмитриевич стал считать преподавание
Впрочем, это давно известная истина, которая концентрированно выражена в старом анекдоте: один профессор жалуется: «Какие тупые у меня ученики, я им раза три повторил теорию, сам, наконец, её понял, а они всё никак не «врубятся»…»
ГЛАВА VII
Бомба для генсека
Пока в СССР в пожарном порядке после Хиросимы начали развёртывать ядерную программу, пока строили заводы по переработке урана и реакторы для накапливания плутония, пока теоретики во главе с Зельдовичем усиленно раздумывали над заведомо тупиковым вариантом поджига водородного заряда в «трубе», в США интенсивно работали над совершенствованием атомного оружия…
Перед американскими учёными стояла задача — значительно сократить количество чрезвычайно дорогой взрывчатки в заряде и одновременно резко увеличить её мощность, а также сильно уменьшить общий вес бомбы, сделать ядерное оружие надёжным, экономичным и высоко-эффективным.
Они успешно справились с этой непростой проблемой, а все их изобретения и нововведения потом повторились в советском атомном проекте — в значительной мере благодаря успехам разведки и отчасти благодаря собственным идеям и разработкам.
Обзор истории и развития оружия деления (атомного оружия) в США интересен не только потому, что в СССР пойдут потом аналогичными путями, но главным образом потому, что создание оружия деления стало кратчайшим путём к появлению оружия синтеза (термоядерных или водородных зарядов), как это впоследствии выяснилось. Ибо при взрыве только высокоэффективного атомного заряда возникает механизм «поджига» заряда термоядерного.
Атомные бомбы военного времени, испытанные американцами в 1945 году, нужной эффективности не достигали. Они делались второпях, сначала чтобы опередить фашистскую Германию, а потом — чтобы припугнуть весь мир и больше всего — сталинский режим перед предстоящим разделом сфер влияния.
Одна из этих трёх бомб была урановой. Её конструкция очень проста, если не сказать, примитивна — две половинки урана, каждая массой менее критической, размещались в разных концах пушечного ствола. Одна половинка закреплялась в конце ствола, а другой выстреливали так, чтобы она со скоростью орудийного снаряда вминалась в закреплённую часть урана. При этом суммарная масса становилась больше, чем критическая, и начиналась цепная реакция.
Простота конструкции обеспечивала надёжность срабатывания бомбы, но она была и серьёзной помехой безопасности — случайное воспламенение пороховой массы снаряда приводило к страшным последствиям…
Но эффективность уранового заряда — и это самое главное — была ничтожна. Из шестидесяти килограмм урановой массы «срабатывало» менее килограмма! Коэффициент полезного действия такого оружия (или, как говорил академик Ландау, «коэффициент вредного действия») составил около одного процента.
Впрочем, от урана не отмахнулись. Во-первых, в конце сороковых обогащённого урана произвели в США раз в десять больше, чем плутония.