Бон-вояж. Литр Иваныч и Мотылёк

— Литр Иваныч!

— Какой я тебе к чёрту… Ты кончай эти еврейские штучки! Вениамин Яковлевич меня зовут. Усёк?

— Вениамин Яковле…

— Давай так, — перебил Литр Иваныч. — Можешь — Вениамин. Можешь — Веня. Можешь — Яковлевич. Мы что? на профсоюзном собрании?

— Да нет… Яковлевич…

— Вот. Уже лучше.

— Верните мои деньги.

— Какие такие твои?

— Деньги мои. Командировочные. Мне Анатолий Израилевич сказал, что вы… Ты, то есть… Все командировочные

получил. И за меня тоже.

— И что?

— Дайте мне мои.

— Ишь ты! Деньги ему. Зачем тебе деньги? Деньги портят людей — читал?

— Это в ыкончайте шуточки. Есть я что буду? За белье в поезде. За гостиницу. На мороженое и конфеты.

— Не суетись. Куплю я тебе белье и мороженое. Ты — молодой специалист? Так?

— Допустим.

— Вот и учись. У опытного специалиста. Тебя же не зря ко мне определили?

— Не знаю.

— А я знаю, — веско сказал Литр Иваныч. — Начальству виднее.

— А деньги?

— Заладил своё, — рассердился Литр Иваныч. — Как банный лист. Я ему про пол-литру, он мне про груди белые. Я за них расписался, я и отчитаюсь.

Литр Иваныч достал из сумки наполовину пустую бутылку коньяка.

— Будешь?

— Нет. Не буду. И пойдемте, наконец. Цапфу эту тащить заколебаешься.

— Ну, — Литр Иваныч покачал головой, — ты и торопыга. Что ты мельтешишь, как мотылек?

Литр Иваныч отхлебнул из горлышка. Вновь покачал головой.

— Ну не могут эти болгары коньяк делать. Не могут и всё. Разве это коньяк? Кто этоконьяком назвал, а? Скажите мне. Сережа.

— Что?

— Не спеши, Сирожа. Убежит твой поезд?

Попутчики — мужчина лет сорока и женщина с котом в корзинке — давно вышли. Да и перрон уже опустел.

Литр Иваныч сделал еще глоток и откинулся на стенку купе.

— Сейчас…

— Шевелите ногами, алкаши! — В купе зашла проводница в замызганном переднике. — Чего расселись? Давайте! Мне убираться надо. Пустой вагон — нет, они сидят! Они винище жрут. А насрали-то! А насрали!

Литр Иваныч с Сергеем подхватили сумки, взялись за лямки и потащили тяжелый сверток к выходу.

Дворик был пыльный и грязный.

Вокруг единственной лавочки валялись обертки от мороженого, окурки, яичная скорлупа, обрывки газет и грязные полиэтиленовые пакеты.

— За путешествующих по суше и по водам, и страждущих в темнице, — сказал Литр Иваныч, и поднял раздвижной стаканчик.

— За, — согласился Сергей.

— Эх, покатилась, — Литр Иваныч погладил себя по пивному животику. — Царское. Гришка Распутин толк понимал. Пикуля читал?

— Какие планы? — спросил Сергей.

— В большом культурном центре я обычно иду на премьеру, — солидно начал Литр Иваныч. — Или на концертные выступления. Мастеров искусств.

—

Пойдем, — легко согласился Сергей. — Но надо бы, — он погладил себя по впалому животу, — горяченького.

— Ну дак, — похлопал его по плечу Литр Иваныч. — Через переход — «общепит». Вполне приличная для Москвы рыгаловка. Возьмем пельмешек. И вторую. Аккуратно. Под горяченькое. Под столиком. Разольем.

— Как скажешь.

— Я люблю с уксусом. А ты?

— Что будет, — философски ответил Сергей.

В небе плескалось солнце. Воздух был теплый и липкий.

Мадера сделала своё дело. Всё стало вокруг голубым и зеленым.

— В «Современник» и на «Таганку» билетов нету, — сказал Литр Иваныч, отходя от окошечка «Театральных касс». — Так что Ахеджакову и Высоцкого мы в этот раз не увидим. Но, — Литр Иваныч поднял указательный палец, — в киноконцертном зале «Россия»… Приходилось бывать?

Сергей отрицательно покачал головой.

— Неплохой, однако, буфет. Сухонькое, — Литр Иваныч стал загибать пальцы. — Коньяк. Шампанское. Бутерброды с красной рыбой. Конфеты «Кара-кум». И оркестр играет.

— А что там в «России»? Кто?

— Да разные, — отмахнулся Литр Иваныч. — И даже оригинальный жанр. И всего-то полтора рубля.

— Солянка, в общем, — сказал Сергей. — Тоже кушать хотят.

Спорить ему было лень.

Буфет Сергея не впечатлил.

Рыба показалась кислой. Кофе отдавал сенокосным ароматом овса, гречихи и ржи. Коньяк, пожалуй, был разбавлен. Да и коньяк ли это был?

Концерт тоже, мягко говоря, оказался не лучше буфета.

Артисты были незнакомые и малознакомые. Певун и певунья выли романсы под гитару; декламатор с пропитым лицом пафосно выкрикивал про рельсы и шпалы; косматый дед заезженно пиликал на скрипке венгерский танец; вокально-инструментальный ансамбль из двадцати человек спел «диктуют колеса вагонные», «выпало нам строить путь железный» и «на дальней станции сойду». А между ними болтались в проруби: эквилибрист на одноколесном велосипеде; пожилые танцоры с танцорками, изображавшие юный рок-н-ролльный задор; скучный фокусник, заученно достающий из потайных карманов мятые разноцветные платки и разъединяющий тусклые кольца…

Маныч таких называл «засраками».

«Засрака» — заслуженный работник культуры. Первая ступенька лестницы с ковровой дорожкой. Дальше уже — «деятель» и прочия белыя…

Сергей было уснул.

Но у Литра Иваныча с собой было. Он протянул сувенирную бутылочку коньяка и сказал на ухо:

— За тех, кто в море, на границе и венерической больнице. — И добавил ласково: — Вот тебе и конфетка, Мотылек. Мятной, закуси.

— Лучше б в кино пошли, — пробурчал Сергей. — «Троих надо убрать» в «Художественном». Ален Делон. Что эти — арлекины и пираты.