Bonjour, Nicolas!
Шрифт:
— Не боюсь, не в твоих интересах. Ты будешь стараться. Свою выгоду ты тоже получишь, обещаю. И она тебя вполне устроит.
Клэр согласилась. Плюсов, которые она получала от этой сделки, было значительно больше, чем минусов. Другого такого шанса могло больше не представиться никогда. Теперь она звалась Кларой Уилсон. А ее сын — Ноэлем Уилсоном. Генри сам выразил желание дать мальчику свою фамилию. Клара не возражала…
— Миссис Уилсон, вас к телефону, — вырвала ее из воспоминаний горничная. — Представились русской фамилией.
Клара, все еще уверенная, что ей послышалось, подошла к телефону и взяла трубку, заметив, как дрожат пальцы.
— Николя?
— Я нашел твой номер в телефонном справочнике, — донеслось до нее сквозь потрескивание.
— Что-то случилось?
— Случилось. То есть, нет… Ничего не случилось.
Молчание. Краткое. Как целая вечность.
— Клэр, нам нужно увидеться.
— Где?
— Мне все равно где. Где скажешь.
— Где ты сейчас? — нетерпеливо спросила Клара.
— Parliament St. Тут бар «Красный лев». Я могу подождать тебя там.
— Я буду через сорок минут.
Клэр вызвала такси к соседнему дому, схватила с вешалки плащ, в котором горничные в дождь выходили во двор, и выскользнула за дверь.
Дороги она не помнила. Дороги не было.
Зайдя в бар, Клэр улыбнулась. Как давно она не бывала в таких местах. И осмотрелась в поисках Николя.
Он увидел ее сразу. Едва она вошла и остановилась на пороге. Медленно приподнялся из-за своего столика в самом дальнем углу, вглядываясь в ее лицо, в ее тонкую фигуру, будто пытаясь запомнить это мгновение. И молча кивнул на стул рядом с собой.
Не отрывая взгляда, Клэр прошла к нему. Сбросила плащ и присела.
— Хорошо, что ты позвонил, — прерывающимся голосом сказала она.
А он внимательно осматривал ее платье. Или ее в этом платье. Или то, что дорисовывало воображение.
— У вас вечеринка? Прости, я не подумал, что сегодня за день…
— Хорошо, что ты позвонил…
Он позвонил… Потому что не позвонить ей в этот вечер было немыслимо. Потому что жизнь без нее не имела никакого смысла. Вернее, наверное, смысл был. Но счастливее от этого не стал ни один человек. Вернувшись с последней лекции в этом году в Лондоне, он обнаружил в номере короткую записку от Веры.
«Уехала к Бов. Ты по-прежнему можешь на меня рассчитывать, но теперь уже точно только как на друга. Будь счастлив».
Он долго сидел, глядя на эту записку и толком не понимая, что в ней написано.
А потом решился.
— Я завтра уезжаю. Хотел устроить прощальный ужин.
— Уже завтра… так скоро, — она рассматривала его лицо. Понимая, что помнила его совсем иным. Не просто моложе. В ее воспоминаниях он был разным. Он был живым. Когда кричал на нее в коридоре московской гостиницы. Когда в темноте крался вместе с ней в гостиную, чтобы показать ей елку. Даже когда она прощалась с ним. А теперь… Он словно застыл. Красивый музейный экспонат. И только в колледже он был другим. Но ей никогда не разделить с ним этой стороны его жизни.
Ну и пусть! Пока она вполне может разделить с ним рождественский ужин.
— Это очень хорошо, что ты позвонил, — радостно рассмеялась Клэр.
— Я нашел твой номер в телефонной книге.
Она тоже изменилась. Как изменилась… Совсем почти ничего не осталось. Стала красивее, спокойнее. От драгоценного камня, на который наслоились куски породы, словно бы сбили эти самые слои, и придали ему граней, но сверкал он теперь совсем иначе. И все равно она была той же — сердцевина не меняется.
— Что ты будешь? — спросил он, не отводя взгляда от ее глаз. — Говорят, здесь хорошие вина.
— К черту вино! Я буду эль. И жареное с кровью мясо.
Николай улыбнулся и едва удержался от того, чтобы подмигнуть ей.
Он сделал заказ. И пока они ждали, толком не знал, о чем сейчас говорить. О чем позволено говорить.
Потом спохватился. По-дурацки нелепо полез в бумажник и вынул из внутреннего кармашка маленький медальон. Тот самый медальон, только уже без голубой шелковой ленты. Где и когда затерялась эта лента, он не знал. Безо всякого предисловия протянул ей. И тихо сказал:
— Я бы надел его тебе, но не на что. Пожалуйста, возьми.
Клэр на мгновение прикрыла глаза. Положив украшение на свою ладонь, провела по камее пальцами.
— Если ты настаиваешь… Хотя мне по-прежнему кажется это неправильным. Ведь это не безделушка, как ты пытался меня уверить, верно? И как много сегодня у тебя осталось на память о твоей семье?
— Если не осталось семьи, то к чему память? Нет, Клэр, мне приятно было бы думать, что он все-таки у тебя. Может быть, пригодится в каком-нибудь спектакле.
Его сестру застрелили в восемнадцатом. Случайная пуля, когда Варя и Вера шли домой из лавки, где меняли золотые побрякушки на хлеб, немного соли и картофель. Она промучилась после того два дня. Его родители умерли от брюшного тифа спустя полгода. Отец в начале последней ноябрьской недели. Мать — в конце. Он сам прошел войну без единой царапины. Была лишь одна небольшая контузия в войне против немцев, когда еще оставались иллюзии нерушимости привычного мира.
— Ты права, есть вещи правильные и неправильные. Но сейчас просто поверь мне.
— Хорошо, — она улыбнулась. — Но тебе все же придется его надеть.
Она сняла с шеи цепочку с какой-то подвеской. Кажется, это Генри подарил когда-то… Подвеску убрала в карман плаща, надела на цепочку медальон и протянула Николя. Он встал из-за стола, взял протянутое украшение из ее рук, чуть скользнув пальцами по ее ладони, обошел вокруг и, перекинув цепочку через шею, застегнул. Потом быстро наклонился и поцеловал ее щеку — так обыденно и по-хозяйски.
— Joyeux Noel, Claire, — шепнул он ей на ухо, отстранился и вернулся на место.