Бонус в наследство
Шрифт:
– Уличная пыль, – повторила Рена.
Давно она уже не слышала таких выражений.
– Да, городские босяки, - улыбнулся Деми.
– В квартале, где я вырос, очень любили Викки Делира. Знаешь, он отказался от офицерского звания и титула ради музыки улиц.
– И что ты делал в трущобах, сан Котт? – спросила Рена.
Тут певец стал звать свою детку еще более настойчиво. Он прямо-таки требовал её на свидание, и музыка, под которую он звал, и хор, который подпевал бывшему арану Викки Делиру – всё манило и тянуло в танец.
– Поставь сначала, - попросила Рена. – В старших классах гимназии мы, бывало, включали на танцах похожую музыку. Я попробовала
– Вот, значит, какие выражения допускают хорошие девочки? Топтать пол?
– усмехнулся Деми и поднял граммофонную иглу.
Установил её на начало пластинки ииии… раз, два, три, четыре…
–
О нас идет молва, что хочешь ты меня,
Что ищешь встреч и вроде тянешься ко мне,
Но я готов признать, что это болтовня,
Пока сама не скажешь это ты в один из дней.
–
Ты признайся, детка, мне так надо знать:
Буду повторять
И просить опять,
Хочешь или нет, скорее дай ответ,
Детка, мне так нужно знать,
Прошу опять:
Ты признайся, детка,
Мне так важно знать.
Мне надо знать,
Мне надо знать,
Завтра ты придёшь и я спрошу опять.
Мне надо знать,
Мне важно знать,
Детка, ты признайся, я прошу опять…
–
– Начинай, а я подстроюсь, - сказал Деми, хотя его тело уже начало танец, словно музыка исподволь, незаметно, настроила его, как диковинный инструмент.
Рена сделала несколько шагов, покачиваясь в такт. Она вслушивалась в слова и думала, что песня «уличной пыли» не отличается богатыми эпитетами и красотой слога. Но зато ритм её звал двигаться совсем по–особенному, во всяком случае уж не так, как на гимназических танцах под надзором строгих дам в длинных платьях с высокими воротниками. Рена вспомнила прямые юбки ниже колена, толстые, непременно чёрные чулки, высокие чёрные ботинки. Вспомнила платья с пуговицами сзади. Пуговицы не давали прислониться к спинке стула или к стене. Вспомнила чинные движения топчущихся по танцевальному классу девочек. И вот, о боже, надзирательницы ушли попить чаю в надежде, что девочки и дальше будут танцевать скучный полонез. Толстенькая, энергичная Ната тут же взбрыкивает ногами и бежит к пианино. Отталкивает от него подслеповатую Гэррити, у которой толщина стёкол в очках никак не меньше двух пальцев… И, пока девочки катают Гэррити по залу на вертящемся табурете с колёсиками, стоя наигрывает ни на что не похожую музыку. Ритм жёсткий, а мелодия течёт, как мёд сквозь пальцы: чудесная музыка, от которой происходит нежное шевеление в низу живота.
И девочки, разделившись на пары, танцуют уже совершенно иначе – раскованно, потому что мелодия велит им двигать не столько ступнями, сколько бёдрами. Танцевать и мечтать о мальчиках. Куда приводят такие мечты? Правы были дамы-надзирательницы: не в самые хорошие места. Иначе разве позволила бы выпускница гимназии Рена сан Марна после таких вот танцев какому–то мальчику сначала потрогать себя за грудь, а потом, в пустом классе, поднять себе юбку выше колен?
Вот какие воспоминания в один миг пронеслись перед глазами Рены. Движения Деми стали вдруг деланно-ленивыми и изумительно гибкими. Одной ногой он отодвинул с середины кабинета мешавший ему стул, другой совершенно непринуждённо прижался к ноге Рены – точнее, бедром к бедру.
И больше Рена уж не помнила, как двигалась – Деми повлёк её за собой во что–то большее, чем танец, в маленький отрывок жизни, где каждый жест и каждое движение было исполнено значения, куда более глубокого, чем слова. Он прижимал девушку к себе и отталкивал прочь, в последнюю секунду подхватывая кончиками пальцев. Она летела навстречу, изгибалась, словно змейка, радостно вскрикивала от волнения, когда руки Деми отрывали её от земли. От самой Рены здесь зависело немногое – пожалуй, только держать равновесие да, когда надо, оставаться на ногах. Хорошо только, что темп оказался не слишком быстрым, иначе Рена бы непременно задохнулась. А ведь когда-то она казалась себе смелой и дерзкой, скидывая с ног ботинки и вместе с другими девочками изображая запретные танцы «босяков»! Какими неуклюжими и до непристойности смешными показались теперь ей их наивные попытки…
Почти так же неуклюже и нелепо они с мальчиком-гимназистом занимались любовью в тёмном классе. Он тыкался в неё, как щенок, а она повизгивала, пытаясь подстроиться под его неровные телодвижения. В книгах Рене приходилось читать, что влюблённые после такого вот совместного «тыканья» непременно должны пожениться. Но после того, как всё случилось, ей хотелось не замуж, а убежать от парня подальше. Да и он, по счастью, не испытывал после «тыканья» особого притяжения. Несколько раз они гуляли вдвоём по Диварре, целовались в парке или за речными складами, а потом, не найдя подходящего местечка, что бы продолжить изучение друг друга, разбежались. При воспоминаниях о том пареньке Рена ощущала стыд и неловкость.
Второй роман накрыл девушку, когда она уже поступила на работу и ухаживала за животными. Он окончился плачевно. Ренин избранник был симпатичный, хоть и полноватый, счетовод. Он приглашал Рену к себе на квартиру, торопливо мял её грудь сквозь бельё, быстро овладевал девушкой, никогда не раздевая её полностью, и спустя пару минут судорожно и как-то суетливо кончал. Рена после таких встреч обычно уходила в смешанных чувствах: она не успевала почувствовать что-то по меньшей мере приятное, но по неопытности полагала, что это – серьёзные и взрослые отношения. Однажды она попробовала взять всё в свои руки. Когда мужчина в очередной раз быстро и уверенно скинул с себя всё до лоскутка, Рена так же сноровисто разделась, но стоило встать перед ним на колени, как услышала, что это всё неприлично и таким занимаются только шлюхи. Впрочем, он позволил Рене довести дело до конца. И бросил девушку в тот же вечер. Сказал, что она всё равно не девственна, да и повадками её остался недоволен.
После увольнения у Рены уже не было возможности завести кавалера, встречаться с ним и заниматься сексом, да и негде было приткнуться. Вся её жизнь свелась к уходу за больным отцом… Но теперь фривольный танец с Деми вдруг заставил девушку ощутить что-то похожее на ту истому, непонятно и исподволь начавшую тлеть, кажется, ещё в то время, когда она увидела парня закутанным в одеяло.
Мелодия на четыре четверти закончилась. И заиграла другая, более плавная и лиричная – на три четверти, в ритме укачивающем и волнующем одновременно. Голос Викки Делира стал чарующе-ласковым, проникновенным, и зазвучал несколько ниже.
Деми обнял Рену куда как плотнее, чем полагалось танцу, и девушка не стала отстраняться для того, чтобы сохранить необходимое для приличий пространство. Во вкрадчивых и нежных движениях парня было куда больше личного и интимного, чем во всех связях Рены до сего дня. Она не могла понять, почему это происходит и почему Деми, не лапая её за грудь и не подбирая юбку всё выше, будит в её теле и душе нечто неизведанное ранее.
То, от чего трепещет внутри, словно крылья по воздуху. И от чего хочется продолжать танец вечно.