Борьба у престола
Шрифт:
– Голштинский чертушка! – вырвалось у Анны.
– Именно, – подтвердил Василий Лукич. – Но это все равно, как будет угодно вашему величеству называть этого законного наследника великого Петра. Здравствует дочь императора, имеющая права на престол своего отца… А вы, ваше величество, еще не коронованы; Вам даже еще не присягали, ваше величество, – закончил он.
Он стоял в той же почтительной позе, слегка склонив голову.
Императрица, возмущенная и ошеломленная, неподвижно смотрела на него расширенными глазами. Если бы взгляд мог убивать,
– Хорошо, ты больше не нужен мне, Василь Лукич, – тяжело дыша, сказала Анна.
Василий Лукич глубоко поклонился, поднял с пола патент, положил его на стол и вышел. Императрица заломила руки и с бессильными слезами гнева и отчаяния упала на диван. Ей казалось, что всю жизнь ей суждены одни только унижения.
О, лучше быть простой бюргершей в Митаве, но свободной и независимой в своем маленьком хозяйстве, в своей любви и привязанности, чем пленницей на троне, лишенной всего дорогого, куклой в руках чужих, честолюбивых людей!
Ей казалась бесплодной всякая борьба, всякое усилив свергнуть ненавистное иго. Она не верила уже ни в Остермана, ни в слова сестры, ни в тех людей, о которых писал ей Остерман…
А завтра опять комедия представлений, аудиенций резидентов, их предложения, на которые она опять должна отвечать по указкам Верховного совета… И все это понимают, все знают, все почтительно относятся к ней, делай вид, что она властительница судеб империи, а сами заискивают перед Василием Лукичом, перед надменным Дмитрием Михайловичем, перед суровыми фельдмаршалами. О, как ненавистны они ей! С каким бы удовольствием она положила эти головы под топор!..
А на площади гремели приветственные крики. Горели огни. Толпы людей глядели на освещенные окна дворца и считали ее могущественной и счастливой…
«Кильский ребенок еще жив, – вспомнила она слова Василия Лукича, – жива и дочь Великого Петра, юная, прекрасная, любимая привыкшим к ней народом и армией, не забывшей ее великого отца!»
А ей еще не присягали! Какая борьба возможна с этими людьми?
XVII
Все, что было в Москве знатного – генералитет, иностранные резиденты, блестящие гвардейцы, – съезжалось к ярко освещенному дворцу канцлера графа Головкина, устроившего, с соизволения императрицы, в честь ее приезда роскошный бал» без танцев», как выразила желание государыня.
Хотя траур и был снят на три дня, но все же Анна нашла неудобным допустить танцы.
Огромные залы дворца были ярко освещены. Многочисленные лакеи в малиновых камзолах с золотыми галунами, с гербом графа шпалерами выстроились вдоль роскошной лестницы, убранной пышными цветами, покрытой дорогим пушистым ковром.
Перед большим венецианским зеркалом на верхней площадке дамы торопливо в последний раз оправляли свои прически и входили в приемную залу, где гостей встречали граф Таврило Иваныч с женой Домной Андреевной. Бедный сын мелкопоместного
Мало – помалу просторные залы дворца наполнялись. Дамы словно обрадовались возможности снять траур. В цветных» робах», с обнаженными плечами и руками, сверкая брильянтами, они оживленно и весело входили в залу. Цветные камзолы военных, шитые золотом мундиры гражданских высших чинов, звезды, ленты представляли пеструю, живописную картину.
Одна из зал была обращена в открытый буфет с разнообразными винами, фруктами и изысканными закусками. В другой были приготовлены карточные столы.
Бал Головкина удостоили своим присутствием герцогиня Екатерина и цесаревна Елизавета.
В числе гостей был и князь Шастунов. Дивинский тоже приехал с Юсуповым.
Императрица разрешила посетить бал и своим юным фрейлинам – Юлиане и Адели, а также и Артуру.
Молодые девушки приехали с Авдотьей Ивановной Чернышевой, пожалованной в этот день в статс – дамы. С любопытством и робостью озирались они вокруг: Юлиана с тайной надеждой встретить Арсения Кирилловича, Адель – Макшеева.
Но Шастунову было не до них. Он жадно сторожил приход Лопухиной. Он беспокойно ходил по зале, все время поглядывая на дверь. Он видел приезд фрейлин императрицы и поспешил замешаться в толпе, чтобы не быть вынужденным подойти к ним.
Приехала с братом Наташа Шереметева, бледная и печальная. Черкасский с красавицей Варенькой. А Лопухиной все не было.
Граф с графиней перестали встречать в первой зале гостей, так как знатнейшие гости уже приехали. Последним, кого встретил канцлер, был Маньян и с ним де Бриссак.
Граф очень любезно встретил обоих. Виконт де Бриссак уже раньше был у него с письмом от его сына Александра, посла во Франции. В письме, переданном Бриссаком, Александр Гаврилович просил отца оказать возможное внимание его другу де Бриссаку, человеку очень близкому ко двору, интересующемуся Россией. «Вы сами оцените его замечательный ум и исключительную приятность обращения», – заканчивал письмо Александр.
Кроме этого письма граф получил обычным порядком и другое, в котором сын подробно писал о де Бриссаке. Это был один из знатнейших дворян и любимец двора. Ож очень много путешествовал, преимущественно по Востоку, и, как говорили, вывез оттуда особенные таинственные знания.
Вместе со своим другом, очень известным при дворе шевалье де Сент – Круа, он пользовался репутацией ученого человека, чуждого обычных светских развлечений, немного колдуна и загадочной личности.
Но во всяком случае, этот человек – рыцарь с головы до ног.
Под влиянием этих писем граф любезно принял де Бриссака, который произвел на него очень хорошее впечатление. Де Бриссак, между прочим, сказал, что он лично известен князю Василию Лукичу, но, к сожалению, не мог его еще повидать.