Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
— Работу бросать думаешь, али как? Ведь мы только до ладного золотишка добрались…
— А ты думаешь, всю воду отсюда вычерпаешь? — насмешливо упрекнул старик материальный.
— Тогда одна смена только и будет заниматься откачкой, — поддержал Василий.
— А зимой все равно вода волю возьмет, — загорячился материальный. — Воде надо отвод дать.
Вихлястый широко размахнулся и бросил в грязь сверкавший в руке топор.
— Учителей набралось… Делайте, как знаете.
На следующий день началась закладка водоотливной камеры.
…Ясные северные
Забереги Удерки по утрам сковывались тонкой слюдянистой коркой льда. Приисковый молодняк кучками бродил по тайге, собирая бруснику.
Но вокруг драг и на руднике еще кипела напряженная работа. Чувствуя окончание сезона, Василий и Яхонтов нажимали на все места, где можно было двинуть дело вперед.
Драгеры уже чувствовали перемену Василия. Вернувшись с Баяхты, он ходил хмурый и замкнутый.
— На дедовской снастине едем, — глухо сказал он, прислушиваясь к фырканью паровика на драге.
Яхонтов наклонил голову и медленно подошел к золотопромывочному аппарату драги номер один.
Человек пять рабочих стояли по бокам шлюзов и прислушивались к невнятным словам директора и Василия.
— Свою надо заводить, — отозвался старший драги. — Это ее на мазе держишь, так дюжит пока.
На шлюзах блестела золотая россыпь и куски сланцевидной породы.
— Ты куда задумал? — спросил старик с сивой бородой, не расслышав как следует разговоров директора с Василием.
Василий насупил густые, похожие на крылья, брови и, достав из кармана бумагу со штампом, поднес ее к лицу Яхонтова.
— Вот она, легкая на помине, — усмехнулся он. — Еду на рабочий факультет, в Томск.
Большие черные глаза Василия смеялись в темных яминах, останавливаясь на знакомых лицах приискателей.
На драге затихла машина. Рабочие окружили Василия и директора.
— Что доспелось? — спросил пришедший секретарь Залетов.
— Васюха вот дурит, — махнул рукою старик. — Уматывать в город, что ли, собрался?
— Как? Без головы нас оставляет?
— Хватит с вас голов, — махая руками, смеялся Василий.
— Голов-то много, только не отесаны, — заметил кто-то из рабочих.
— Вот и начнем тесать, — подхватил Василий.
На палубе снова заработала машина, номера заняли свои места.
Придерживаясь за канат, Василий поманил к себе Яхонтова.
— С золотом скоро надо ехать, — сказал он, наклоняясь.
Но Яхонтов знал, что ему хочется сказать что-то более важное.
— Так ты серьезно думаешь совсем удрать?
— А как же? Мне здесь оставаться просто тяжело.
Он выпрямился и бегло заглянул в глаза директора.
— Знаешь, Борис Николаевич, я и сейчас злюсь на себя за свою глупость с Лоскутовой. Обижайся не обижайся, а я хочу прямо сказать, что мне жаль Валентины, твоей жены. Сам, может быть, я испакостил дело. Я знаю, что она дорожит тобой, но я не могу. Теперь я уезжаю и хочу, чтобы вы оба знали правду обо мне. Ты говоришь, что из меня выйдет инженер. Я тебе верю, как отцу родному, и налягу на учебу обоими плечами. А за дело я не боюсь, пока ты здесь.
Василий торопился выдохнуть последние слова и, стиснув руку директора, сбежал с палубы на берег.
Ошеломленный Яхонтов ухватился за канат в том месте, где только что держался Василий. Непонятное чувство зашевелилось в груди директора. Как тучи из-за леса, перед ним проплывали воспоминания недалеких зимних дней, полных тревоги и скрытой ревности.
«Да, лучше ему ехать», — думал он.
Выпал глубокий снег. Жизнь в Боровом как-то сразу приняла другой характер. Отмывшись в бане, драгеры бродили по квартирам, дымили в клубе и конторе нестерпимой махоркой и мешали работать спешившим с отчетностью служащим. Часть сезонников собиралась уже выезжать на зимовку в подтаежные деревни, где надеялась получить наиболее дешевое содержание.
Вечером в Покров было открытое партсобрание, на которое пришли почти все жители центрального прииска.
Первый доклад делал Яхонтов. Доклад разделялся на три части. Сначала директор сообщил о всех известных итогах работы и быстро перешел к снабжению приисков на зимний период, а затем неожиданно сообщил план будущей грандиозной работы, выразив в нем мысль Василия о приобретении драг калифорнийского типа и разведывательных буров.
— Эта идея принадлежит уважаемому нашему товарищу и руководителю Василию Прохоровичу, — так закончил директор.
В речи Яхонтова не было красок, зато не было и лишних слов.
Может быть, поэтому она и была убедительно понятной и близкой приискателям. Старых драгеров не удивляли цифры, и сумма добытого золота, и новые проекты, но доклад вызвал горячие прения.
Последним говорил Вихлястый. Жестикулируя длинными руками, он пискливо выкрикивал:
— Там драги, здесь драги, а и где же рудник?! И где наша Баяхта? Дайте знику [5] , и рудник засыплет ваши драги золотом. Теперь мы учены… Дайте знику Баяхте… Да я ухо дам под нож, если рудник напрок не попоит драги! Вы голову здесь оставили, а ноги на Баяхту послали. Дайте нам инженеров и руководителя, навроде Васьки!
5
Свободу действий.
— Да у тя не своя ли республика? — громко оборвал его председательствующий.
Выступил старик с синей бородой и, кашлянув, сказал:
— Хлебом-то нас совецко государство не зря кормит, а только я наслышан о Васюхиной дурости. На готовые хлеба, говорят, удирать собирается. Это чо же, опять прииск будет травой зарастать? Тунгусникам и прочей сволочи отдадите золото?
— Правильно, дед Абрамов! — захлопал Вихлястый.
— За кедру привяжем! — выкрикнули из толпы.
В клубе поднялся шум.