Ботаник vs. Плохиш
Шрифт:
— Я не знаю, хочу ли начинать сейчас новые отношения. Сейчас для меня главное — это ты и Сережа.
Сказав это, мама развернула и вышла. Разговор был закончен. И я, похоже, не добилась того, чего хотела.
Вздохнул села на кровать, подтянула к себе колени, а потом завалилась на бок.
Маме даю советы дать шанс отношениям, в которых она не уверена. А сама…
Неужели я так же буду бояться сделать осознанный шаг? Бояться поступить храбро и сказать все как есть?
Нет.
Выпрямилась. Резко поднялась с кровати.
Где-то
Не дав себе и секунду на раздумья, вышла из комнаты и направилась к прямо к Владу. Занесла кулак, чтобы постучать. Но потом передумала.
Рывком открыла дверь. Мелькнула мысль, что это было грубо — застыла на пороге.
Влад оторвался от тетрадки, в которой писал, крутанулся на стуле и встал.
— Проходи, — улыбнулся он.
Ноги вдруг стали ватными.
А зачем я, собственно, пришла? Без понятия. Может, ради этих серых глаз, так пристально смотрящих прямо в душе.
Видя, что я замешкалась, едва переступив порог, Влад — грациозно, словно кошка в прыжке, оттолкнулся от стула, вставая.
Он подошел так близко, что кончики пальцы на наших ногах почти соприкасались, а я все еще находилась в ступоре.
Решимость, ау! Где ты?
Ну вот опять…!
Скрипнула зубами от недовольства на саму себя: взгляд у меня точно стал жестким или даже кровожадным, потому что Влад отпрянул.
Сдирать полоску с воском нужно сразу, одним резким движением.
— Я влюбилась в тебя!
Зажмурилась, когда поняла, ЧТО ляпнула вместо не такого позорного и более нейтрального: «Ты мне нравишься».
Полный зашквар…
Все. Меня нет. Растворилась в воздухе. Телепортировалась. Превратилась в эфир…
Я была настолько напряжена, завязана в тугой узел, упиваясь своим предполагаемым позором (Чернышев же молчал), что прикосновение кончиков пальцев к моей щеке будто обожгло, заставив дёрнуться.
Осторожно открыла глаза. Влад улыбался, со всей нежностью смотря на меня.
Можно было облегченно выдохнуть. Такой взгляд был красноречивее слов. И в подтверждение моей догадки, он мягко привлек к себе. Поцелуй вышел медленным и сладким, оставив после себя привкус соленой карамели на языке.
— Я тоже, — вибрирующий шепот коснулся моего уха, когда он чуть отстранился. — Люблю тебя.
Никогда не думала, что четыре простых слова могут принести столько счастья. До этого момента.
42
Следующий месяц был словно подарком за весь пережитый стресс. Иначе не назовешь. Чувства, наполнявшие меня почти большую часть времени, были похожи на передоз сладкого — счастливая рассеянность, когда все вокруг кажется таким нереальным и живым одновременно.
Я жила в потрясающем доме. Где не нужно было с тапком в руке включать свет при ночном рейде в туалет (в старой квартире мы никак не могли избавиться от тараканов, ползущих от нашей соседки). Не нужно было считать сколько галлонов ты на себя вылил и сколько электроэнергии сжег — папа по этому поводу постоянно жаловался. Развод родителей задел меня лишь по касательной. Даже с папой отношения стали лучше. Хотя это можно было списать на его чувство вины. Удивительно, но за последние 30 дней мы провели больше времени вместе, чем за предыдущий год. А вишенкой на торте был Влад. Мы болтали обо всем на свете, смотрели вместе фильмы, держались за руки, целовались. Все было прекрасно. Настолько, что я отчаялась на еще один шаг к изменению своей жизни.
Телефон зазвонил, и я отвлеклась от своих размышлений.
— Ну ты где там? Из соседней страны на автобусе едешь? — голос Насти возбужденно звенел.
— Иду-иду, — недовольно пробурчала я, хоть я и не чувствовала раздражения. Лишь волнения от первой в моей жизни девчачьей ночевки. К тому же меня потряхивало еще и от того, что я не стала наносить свою боевую раскраску — очки, джинсы, небрежный хвост. Такой меня Настя еще не видела, и я боялась, что она не оценит или решит, что я намеренно ей лгала, упиваясь этим, а не из-за страха превратится в ее глазах в ту замухрышку, которой я была несколько лет назад.
— Эй!
Торихина, наверное, увидела меня в окне: не успела я подойти к подъезду, как она уже бежала мне навстречу.
За пару шагов до нашего столкновения, она остановилась, как будто споткнувшись. Руки, намеревавшиеся меня обнять, дернулись в воздухе и опустились.
— Ася…
Что за ошарашенное лицо? Будто бы я сняла парик или отстегнула накладную грудь… Подумаешь все лишь не накрасилась и очки надела…
— Ну да, — плечи неуклюже дернулись — неловко было находиться под таким пристальным взглядом. — Это я.
Настя быстро пришла в себя. Улыбка вернулась на ее лицо. Рывок — и она врезалась в меня, крепко обняв.
Да уж… Затяжной драматизм не в ее стиле…
— А я догадывалась, — очередной раз кинула она мне, пока стругала колбасу на салат. — Слишком ты выглядела безупречной.
— Ты не злишься, что я обманывала? — спросила я, делая ролл из тонкой пшеничной лепешки. И не самый ПП-шный, хочу сказать. Из легкого там только майонез, и то судя по названию. Наггетсты, помидоры, салат, соус (в нашем случае, обычный Провансаль) — наполнение завертона делала под четким надзором Торихиной.
— Пха, — подруга только фыркнула на мой осторожный вопрос. — С чего мне злиться? Мне, конечно, немного обидно, что ты со мной не поделилась. Но… — она отложила нож и развернулась ко мне лицом. — Я, кажется, понимаю тебя. У меня была подруга. До пятого класса. Мы с ней все делали вместе. Пока она однажды не заявила, что стыдится меня и ей со мной скучно.
— Сочувствую, — вполне искренне ответила. Перед глазами пронеслось лицо Саши Казанцева: гротескно искривленное в презрительной усмешке.