Божественная трагедия
Шрифт:
– Как ты-то связался с этой картой?
– Я наткнулся на эту карту случайно. Сначала я узнал о свойствах карты у бывшего владельца, который испугался обладать таким артефактом и продал ее. А я выкупил эту карту у антиквара и не без выгоды для себя продал Виктору. Так, кстати, мы с Виктором и познакомились. Он заказал анализ карты. Экспертиза подтвердила, что карта восемнадцатого века. А пятна ничего особенного не представляют. Старение бумаги и воздействие влаги. Такая вот история. Но с тех пор меня неотрывно преследует мысль, что любое событие зеркально. Что
– Это твоя тень повторяет все за тобой.
– Мечта любой тени – отбрасывать собственную тень, – глубокомысленно изрек Барт.
– А куда мы едем? – поинтересовался Макс, понимая по пролетающим пейзажам, что едут они не к Невскому.
Водитель занервничал и назвал адрес на Крестовском острове.
Макс недоуменно взглянул на Барта.
– Мы едем ко мне, – заявил Барт. – Нам больше нечего делать на Невском.
– Дружище, – сказал Макс шоферу, – сначала заезжаем на Невский, ты нас подождешь пять минут.
Барт хлопнул себя ладонью по лбу, видимо, он забыл про ларец абсолютно.
Водитель очень сильно занервничал. Видимо, он не раз уже ждал так и не дожидался своих денег.
– Барт, заплати ему на сколько договаривались, остальное и чаевые – потом.
Барт расплатился. Водитель тут же успокоился.
– Вот память, – посетовал Барт. – Видимо в кабаке уснула.
Шаг 13. Вызов любимого
Марлен скучала. Её скука была особого рода: она скучала по Алексу. Всё чаще и чаще она видела его фигуру, лицо в толпе. Ей хотелось его окликнуть, но тут она вспоминала, что Алекса давно нет. А он приходил к ней во снах, и спрашивал: «Ты меня забыла? Что ты меня не окликнула? Ведь это был я». Марлен просыпалась с надеждой, что это правда. Но рядом никого. Только глаз неба – луна смотрит в окно. Вернее, не глаз, а лицо неба. И в этом светлом круге она видела любимые черты.
Марлен пыталась отвлечься, думала о работе, вспоминала Макса, чем-то зацепил ее этот парень, но входил Алекс, садился напротив кровати, закуривал и говорил: «Наконец-то я вернулся!» Будто он не разбился на мотоцикле. Его смерть и жизнь все больше обрастали слухами. От друзей приходили странные вести. Говорили, что у него было много женщин, что он искал смерти, что он знал о своей погибели.
Как было бы просто, сесть на кровати и поговорить… Но морок исчезал.
Марлен так было нужно было с ним поговорить. Ей казалось, что несколько его слов сделают жизнь легче. Отпустят воспоминания. Хуже все равно быть не могло.
И тут Марлен вспомнила о своей бабке ведунье. От нее остались теплые воспоминания о проведенных летах детства на хуторе и сундук, который стоял в коридоре под вешалкой. Марлен туда заглянула лишь раз, когда его привезла.
Марлен приехала к бабушке перед самой ее смертью. Долго-долго не была и вдруг сорвалась без предупреждения и приехала. Бабушка Ядвига ждала ее у калитки.
– Здравствуй, Мари, – улыбнулась бабка, – хорошо, что приехала, повидаемся хоть в последний раз.
– Да, что ты бабушка, – Марлен расцеловала
– Ох, внучка, я знаю, кому и сколько отпущено, – сказала бабушка, – пойдем в дом. Дом я тебе отписала, ты присматривай за ним. А сундук этот забери, здесь мелочи всякие, потом настанет время, разберешься.
– Бабушка, что за разговоры! – воскликнула Марлен. – Даже слушать не хочу.
Бабка только отмахнулась, но на лице у нее было написано: «Я-то знаю»
Они пили чай.
Бабка Ядвига была худенькой, маленькой женщиной, но сила чувствовалась во всём, что она делала. Она не была никогда хрупкой. Не стала дряхлой. Под сетью морщин угадывалось прекрасное лицо. А если специально затуманить взор, то морщины разглаживались, и перед Марлен сидела ровесница. Хоть на дискотеку иди. Выдавал голос надтреснутый.
Про бабку разное говорили. Говорили, что она ведьма. Говорили, что поизвела нехороших людей в тяжелые времена своим колдовством. Но как что-то случалось в посёлке сплетни откидывали и бежали к ней за советом.
В дом она редко кого пускала, только самых близких. А ходока встречала у калитки, выслушивала молча и советом одаривала.
И всё по ее слову выходило.
Плохо ли, хорошо, но так и случалось.
Многие к ней за здоровьем ходили. Между доктором и бабушкой выбирали бабушку.
Некоторые, правда, и туда и туда ходили, подстраховывались.
А она снабдит какой-то травкой или порошочком, так доктора потом удивляются, потеряв симптомы болезни.
Все называли ее баба Яга. Кто со злобой (хотя зла она односельчанам не делала, правду говорила, да, но зла не делала), кто с опаской, кто ласково-ласково, словно родную мамку кликал.
Сейчас, правда, обращались все реже, да и слухи поутихли. Старики поумирали. Молодежь разъехалась, а новые обособленно как-то живут. И не интересует их ничего.
Чай был ароматным-ароматным, даже дурманящим каким-то.
– Ты Мари, береги себя. По женской части нелады у тебя могут быть. Но все хорошо будет. И Алекса, попридержала бы ты рядышком, а-то резвый он у тебя.
– Как же я удержу, бабушка, – улыбнулась Марлен. – Это все равно, что ветер сачком ловить.
– Я тебе травку дам. Ты не бойся, это не любовное снадобье. Он тебя и так любит. Просто притихнет немного на короткое время. Тяжелые времена у него сейчас.
– Не надо, бабушка, сами справимся.
– Не надо – так не надо. Моё дело предложить… Я ж вижу, как ты по нему сохнешь.
– Ай да бабушка! Как ты все видишь, все знаешь!
– Жила долго, вот и знаю.
К вечеру посыпались звонки по работе и в ночь Марлен укатила.
А через две недели поехала на похороны.
Бабка ушла тихо. Позвала соседку, та пришла через полчаса, а бабка Ядвига на кровати лежит во всем чистом, и не дышит уже.
Домом теперь занимался товарищ детства, он жил в том же поселке, подправлял, если что надо. И сдавал жильцам. Марлен постоянно получала от него денежные переводы. Сама-то не ездила. Далеко слишком, да и Тайланд привлекал больше, чем Латгалия.