Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
Вместе со Ставкой радовался этому поражению министр иностранных дел России Сазонов. В салоне Марии Павловны Старшей он говорил, что заранее предсказывал итоги битвы в Восточной Пруссии. У себя в кабинете в министерском здании у Певческого моста он принял посла Палеолога, который приехал поблагодарить его за удары русских войск и толкнуть их ещё дальше в Германию.
– Я знал, что самсоновская армия будет разбита, мой дорогой посол… – печально опустил министр свой длинный нос к полу, а затем поднял его и с энтузиазмом добавил: – Мы были обязаны принести эту жертву для Франции… Ваша страна показала себя истинным союзником…
Вероятно, русский министр имел в виду подталкивание неотмобилизованной русской армии в самое пекло боёв, многочисленные обещания французского правительства и интендантства прислать в Россию за наличное золото хоть немного устарелого
Мало кто знал тогда, что битва в Восточной Пруссии имела ещё один, глубоко скрытый политический результат. Александр Иванович Гучков, обретавшийся в качестве Уполномоченного Красного Креста как раз в это время в гостях у Жилинского и в штабе Самсонова, воочию увидел беспорядок и суматоху, которые царили в первые дни войны в органах управления русскими войсками на всех уровнях – от полка до Ставки. Один из главнейших оппозиционеров и личных врагов царя, Гучков именно в эти дни решил обратить своё праведное негодование поражением не на Ставку и своего друга великого князя Николая Николаевича или его начальника штаба Янушкевича, который своими бестолковыми распоряжениями и назначениями совместно со штабом Северо-Западного фронта привёл 2-ю армию к катастрофе, а на Государя, решив исподволь готовить против него главную часть своего заговора – военную…
…Николай 18 августа получил тяжёлое известие о разгроме 13-го и 15-го корпусов под Сольдау, самоубийстве Самсонова и гибели девяти генералов, о тридцати тысячах погибших воинов, семидесяти тысячах русских солдат и офицеров и тринадцати генералах, попавших в плен. Это сообщение так огорчило и расстроило Государя, что он, здоровый и физически крепкий сорокашестилетний человек, впервые «почувствовал своё старое сердце»…
Александра тоже страдала рядом с ним, узнав, что русская армия, которую так любил и лелеял её Супруг, потерпела крупное поражение.
52
…С самого начала войны, видя озабоченность Ники, Аликс решила как можно больше облегчать тяжёлое бремя его многочисленных обязанностей. Он был ей бесконечно дорог, и царица видела, что иногда ему просто не с кем поговорить, излить душу или обсудить какую-то проблему. Императрица не старалась в первые месяцы войны давать Ники какие-либо советы. Наоборот, она знала и осуждала тот факт, что Стана и Милица нарочно уехали в Киев, чтобы быть там ближе к Ставке, чаще общаться с Николаем Николаевичем и не прерывать руководства этим вздорным и глупым, с её точки зрения, человеком. Она знала, что старая императрица постоянно пытается влиять на Ники, устраивая «своих» людей на важные или высокие места, и руководит ими. Мария Фёдоровна, пользуясь своим положением матери Государя, частенько вызывала министров к себе в Аничков дворец, где они делали ей доклады. Пользуясь этой конфиденциальной информацией, старая императрица весьма прибыльно играла на бирже через жену своего среднего брата, принцессу Марию Бурбонскую. Золовка стяжала себе славу одного из крупных игроков на международной бирже, успешно используя конфиденциальную информацию, которую в обмен на долю доходов давала ей вдовствующая русская императрица. Аликс осуждала это, но не пыталась сообщать мужу такие факты, чтобы не расстраивать его.
Аликс не одобряла Марию Павловну Старшую, которая в своём салоне и через сыновей Кирилла и Бориса пыталась делать государственную политику. Подруги царицы рассказывали ей также и о том, что супруга старого графа Воронцова-Дашкова, наместника на Кавказе, фактически управляет там вместо своего мужа и старается всячески улучшать положение армян, даже в ущерб другим кавказским народностям. Никого в свете эти факты совершенно не волновали. Наоборот, вмешательство высокопоставленных дам прямо или через мужей в политику вызывало лишь зависть и желание следовать их примеру…
Аликс и раньше хорошо умела слушать мысли своего Ники, даже если он и не произносил их вслух. Безграничная любовь делала её мозг с каждым годом всё более восприимчивым к тому, о чём в данный момент размышлял Николай. И она инстинктивно так же искала выхода из трудных положений одновременно с ним, как это делал и он. Но она не предлагала пока мужу своих решений, а с радостью убеждалась в том, что его собственные почти абсолютно совпадали с теми, которые могла бы предложить она…
Иногда, разговаривая или слушая музыку и вспомнив при этом что-то своё, что хотелось бы немедленно высказать близкому человеку, Ники и Аликс ловили себя на том, что он или она произносили именно ту мысль и теми же самыми словами, какими в этот момент хотел её высказать другой. «Очевидно, это одно из чудес совершенной и всепоглощающей любви, когда происходит полное духовное слияние с любимым человеком», – думала Государыня и благодарила Бога за то, что Он подарил ей такую любовь…
…Прошло всего три дня с того вечера, когда Император получил известие о разгроме немцами 2-й армии под Сольдау. Боль в сердце не отпускала его всё это время, даже во время утешающих душу молитв в Знаменском соборе и Фёдоровской церкви, где он и Александра заказали панихиды по убиенным и молебны о здравии живых.
Исцелила его сердечные боли только победа над австрийцами в Галиции. Одновременно с маршами и боями в Восточной Пруссии, за которыми пристально следил по карте Государь, шло грандиозное сражение на 500-вёрстном фронте от Вислы до румынской границы против австро-венгерских армий, усиленных кое-где германскими корпусами. Отдельная карта Юго-Западного фронта, висевшая в библиотеке Александровского дворца рядом с картой Восточной Пруссии сначала без особого внимания к ней со стороны Николая Александровича, мало-помалу стала вызывать у него всё больший интерес.
Если с начала августа Ставка гналась за «берлинским миражом», бросая все свои моральные и материальные силы на организацию похода по «третьему направлению» – в «сердце Германии», то после не оценённой им победы под Гумбинненом Николай Николаевич переключился на победные реляции об австрийском направлении. В донесениях замелькали имена генералов Алексеева, Эверта [132] , Брусилова [133] , Горбатовского и Рузского [134] . Великий князь Главнокомандующий и командующий 3-й армией генерал Рузский решили искать лавров при овладении «первоклассной крепостью» – Львовом. На самом деле столица Галиции никаким стратегическим центром не являлась и нужна была только Ставке и генералу Рузскому для эффектного доклада царю и радости неискушённых в стратегии газетчиков-славянофилов.
132
Эверт Александр Ермолаевич (1857 – 1926) – русский генерал от кавалерии. С 1916 г. – главнокомандующий Юго-Западным фронтом, провёл успешное наступление (Брусиловский прорыв, 1916 г.). В мае – июле 1917 г. – Верховный главнокомандующий. С 1920 г. – в Красной Армии.
133
Брусилов Алексей Алексеевич (1853 – 1926) – русский генерал от кавалерии. С 1916 г. – главнокомандующий Юго-Западным фронтом, провёл успешное наступление (Брусиловский прорыв). В мае – июле 1917 г. – Верховный главнокомандующий. С 1920 г. – в Красной Армии.
134
Рузский Николай Владимирович (1854 – 1918) – русский генерал от инфантерии. В Первую мировую войну командовал рядом армий, Северо-Западным и Северным фронтами.
21 августа австрийцы за полной ненадобностью оставили Львов, а 14-й армейский корпус из армии Брусилова взял Галич. В сражении на Люблинско-Холмской-Грубешовской линии наступил решающий перелом, и австро-венгерское главное командование уже составляло приказ об отступлении всех армий за реку Сан. Если бы в России был в этот момент полководец, то он развил бы успех в победу и вывел из строя Австро-Венгрию. Но истинного генералиссимуса на Ставке не было, Верховный Главнокомандующий, как курица с яйцом, носился со взятым Львовом и не спешил идти дальше.
Австрийские армии, искусно прервав сражение, вышли из боя. Русское командование было озадачено: оно сразу не заметило своей победы…
Из крикливых и маловразумительных донесений начальника Штаба Ставки Янушкевича не смог сделать правильных выводов и Государь. Он почувствовал только огромную радость, утешившую его после поражения 2-й армии под Сольдау. Николаю ещё больше захотелось отправиться прямо на фронт, пожать руку доблестным солдатам и офицерам. Получив весть о взятии Львова и Галича, он тут же отложил до вечера чтение министерских докладов и вышел в гостиную к Аликс выпить с нею и детьми чашку чаю.