Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
– Не утомил ли я вас? – любезно спросил Николай министра иностранных дел после полуторачасовой беседы.
Сазонов знал, что такой вопрос царя означал его желание закончить аудиенцию. Министр встал со своего кресла. В чёрном придворном мундире, расшитом золотом, он был похож со своим длинным носом и тонкими ножками на какую-то экзотическую птицу. Птица поклонилась Государю. Николай Александрович встал и отдал поклон министру.
– До вечера, Сергей Димитриевич… Благодарю вас за содержательную беседу, – вежливо сказал Император.
В семь часов Семья и немногочисленные гости уже сидели за столом, накрытым в Большой столовой зале.
Обед был
Александра Фёдоровна изредка доброжелательно поглядывала на Сазонова, сидевшего по правую руку от Государя, и Сергей Дмитриевич понял, что разговор с царицей, который ему заранее обещал Государь, был заранее согласован между Супругами.
Когда после десерта все поднялись от стола, Императрица пригласила Сазонова выпить с ней кофе на террасе. Здесь, в уютном уголке, стояли плетёные кресла с шёлковыми пёстрыми подушками, плетёные столики, на одном из которых слуги уже поставили на подносе серебряный кофейный сервиз.
Пока усаживались и Александра Фёдоровна разливала по чашкам кофе, министр решал для себя, приступать ли сразу к вопросу о сватовстве принца Кароля Румынского к великой княжне Ольге Николаевне или поговорить сначала с царицей о международной политике. В отличие от старой императрицы Марии Фёдоровны, которая хотя и поверхностно, но вмешивалась в решение государственных вопросов во внешних делах, особенно если это касалось Дании или Англии, к которой она, как и Сазонов, испытывала особую симпатию, молодая Государыня совершенно не влезала во внешнеполитические проблемы, по крайней мере грубо и неделикатно, как порой выступала в пользу Дании Мария Фёдоровна. Но министр иностранных дел уже несколько раз отмечал про себя, что суждения в этом предмете Александры Фёдоровны были значительно более весомыми и компетентными, чем у «Гневной».
После общих слов о прелестях Ливадии и о том, как хорошо себя чувствуют здесь Её Величество и Царские Дети, Сазонов вспомнил о поездке в Румынию по просьбе Государя почти год тому назад великого князя Николая Михайловича.
Императрица тоже помнила эту поездку своего родственника в Бухарест, потому что тогда впервые пошли слухи о возможности сватовства принца Кароля к Ольге Николаевне. Но деталей она не знала. Министр поспешил восполнить этот пробел. Александра Фёдоровна внимательно выслушала Сазонова.
Он, ободрённый её вниманием, уверенно продолжал:
– Это внимание было оценено по достоинству не только при румынском дворе, но также в политических кругах и в общественном мнении страны, – говорил министр. – Наш посланник Шебеко сообщал, что попытка завязать более дружеские отношения с Румыниею была встречена с искренним сочувствием как правительством, так и широкими кругами румынского общества. Исключением, правда, явилась консервативная партия, остававшаяся верною своим германским симпатиям.
Сергей Дмитриевич сознательно ушёл от дальнейшего упоминания имени великого князя Николая Михайловича, поскольку, как истый царедворец, знал негативное отношение царицы к этому своему родственнику.
– Что до наследника престола Фердинанда и особенно его умной и энергичной супруги, а также членов многочисленной либеральной партии с господином Братиану во главе, находящейся у власти, то на них, по словам Шебеко, имевшим случай слышать их откровенные мнения, были явно заметны следы новых веяний.
Он упомянул, что румыны Германией разочарованы и можно сделать благоприятный прогноз для будущности наших отношений с Румынией. Особенно если слухи о возможной помолвке принца Кароля с Ея высочеством Ольгой Николаевной, возникшие после поездки наследника Фердинанда с супругой и старшим сыном в нынешнем году в Петербург, подтвердятся… – так изящно поставил вопрос царице об отношениях принца и великой княжны министр иностранных дел.
– Благодарю вас, Сергей Дмитриевич, за ясное изложение нашей ситуации с Румынией, – прочувствованно сказала Александра Фёдоровна. – Позвольте теперь вам ответить по поводу сватовства к Ольге, о котором все говорят, но которого пока ещё не было. Я хочу, чтобы вы знали о том, что мы с Государем Императором никогда не пойдём на брак наших дочерей по чисто политическим соображениям или, попросту говоря, по принуждению…
– Это очень благородно с Вашей стороны, Ваше Величество – поддакнул Сазонов.
Начинало темнеть, из парка поднимались на террасу ароматы цветов, смешивавшиеся с лёгким солоноватым морским призом. Тишину нарушало только пение птиц, почему-то не такое разнообразное, как в средней полосе России. Всё располагало к откровенности, и Императрица её проявила.
– Я с ужасом думаю, – сказала вдруг она, – что приближается время, когда нам придётся расстаться с нашими дочерьми. Я бы ничего, разумеется, так не желала, как чтобы они, и после замужества, оставались в России. Но у меня четыре дочери, и это, очевидно, невозможно. Вы понимаете, как трудны браки в Царствующих Домах. Я знаю это по собственному опыту, хотя я и не была никогда в положении моих дочерей и, как дочь великого герцога Гессенского, мало подвергалась риску политического брака. Тем не менее и мне грозила опасность выйти замуж без любви или даже просто без привязанности, и я живо помню, что пережила, когда в Дармштадт приехал принц Альберт-Виктор, старший сын принца Уэльского, то есть следующий после самого принца наследник британского трона. Мне было семнадцать, а ему – двадцать пять. У нас в семье его называли принц Эдди и очень любили. Он был весёлый и остроумный, но очень любил популярность… А я всегда дичилась, и он мне не нравился своей бойкостью, – призналась вдруг Александра Фёдоровна.
Сухой дипломат поразился неожиданному откровению царицы. «Вероятно, Она всегда в обстановке семьи становится милым и открытым человеком», – подумалось Сазонову, и он в душе посочувствовал Императрице.
Государыня так же задушевно продолжала:
– От меня не скрыли, что принц Эдди хочет просить моей руки. Я написала ему, что мне тяжело причинять ему боль, что я люблю его как кузена, но не могу выйти за него, поскольку ни он, ни я не будем счастливы в этом браке… Хотя бабушка Виктория очень хотела этой свадьбы, она не стала понуждать меня уступить… Я очень горевала, когда принц Эдди умер в 1892 году ещё очень молодым… Но я плакала по нему только как по родственнику, а вовсе не жениху…
Сазонов служил тогда в российском посольстве в Лондоне и был поверенным в делах. Он помнил этот факт, но не знал, что за ним скрывалась такая романтическая история.
– Господь иначе устроил мою судьбу, – тихо вымолвила Императрица после минутного молчания. – Богом послано мне семейное счастье, о котором я могла только мечтать. Тем более я считаю себя обязанной предоставить моим дочерям право выйти замуж только за людей, которые внушат им к себе расположение. Дело Государя решить, считает ли он тот или иной брак подходящим для своих дочерей или нет, но дальше этого власть родителей не должна идти…