Божий спецназ
Шрифт:
– Представляю, – заверил отец Василий. – А будет еще хуже. Но это нужно пережить, ибо все рождается в муках.
– Да живи ты как знаешь, а меня оставь жить, как я хочу, – зло заявил Чичер.
Он сделал неуклюжую попытку встать, но упал. Рыча и матерясь, он заскреб по траве ногами и наконец поднялся на ноги, собирясь уйти. Отец Василий повернулся на бок и ухватил Чичера за ногу. Тот лягнулся и упал.
– Пусти, а то не посмотрю, что ты мой спаситель! Оставь меня!
Вырвав ногу из пальцев священника, Чичер снова стал подниматься, но отец Василий, пересиливая головокружение, снова вцепился ему в ногу. Чичер стал вырываться, волоча противника за собой по траве, потом неудачно шагнул и рухнул на спину, прямо на державшего
Сознание возвращалось медленно. Сначала он почувствовал, что его качает на волнах, как будто он плывет на лодке. Только борт лодки больно и давно упирается ему в бок. И борт у нее не деревянный, а железный и раскаленный докрасна. Боль прожигала его насквозь, как огненным гвоздем, который вонзается в тело все глубже и глубже при каждом толчке лодки. А ноги в то же время висели где-то над бездной. Потом стало легче, потому что запекшиеся губы ощутили свежий ветерок. Он пробежал по ним и попал в горло. Отец Василий закашлялся, ощущая одновременно свежесть и горечь. Ему было холодно, особенно холодно было ногам. Потом он опять поплыл на лодке и погрузился в тошнотворную тьму.
Проснулся отец Василий в темноте. Именно проснулся, а не вышел из состояния беспамятства, это он хорошо понял. Только не сон ли это, или он уже умер? Вокруг было темно, а бок по-прежнему болел и ныл. Значит, живой, решил отец Василий, не может на том свете бок болеть. Ему уже не было холодно, даже какое-то тепло сбоку ощущал. Сквозь сомкнутые веки пробивался какой-то свет. Открыть веки он не смог и снова уснул.
Вода лилась на лицо, и от этого стало очень хорошо, потому что у него был жар. Потом вода попала на губы, и он попытался схватить ее, только губы были большими, покрытыми коркой и совсем не слушались. От влажной прохлады отец Василий совсем пришел в себя. Он ощутил, что его ребра туго перетянуты. Чьи-то руки взяли его под мышки и, протащив немного по земле, усадили спиной к дереву. В боку заныло.
Отец Василий открыл глаза. Он сидел, укутанный в шерстяное одеяло и укрытый по пояс брезентом. Чичер, небритый, с воспаленными и ввалившимися глазами, похожий на мертвеца, разогревал на углях костра открытые банки тушенки. Взгляд его ничего не выражал, будто был направлен не на огонь, а внутрь себя. Попробовав кончиком ножа тушенку, Чичер снял банки с углей и стал строгать тяжелым охотничьим ножом какую-то палку. Когда получился широкий плоский конец, он бросил нож. С открытой и вкусно пахнущей тушенкой он подошел и присел перед священником. Подцепляя кусочки мяса самодельной выструганной ложкой-лопаточкой, он осторожно подносил их ко рту отца Василия.
Накормив раненого, он молча отошел и принялся за свою банку. Потом долго сидел молча, обхватив руками колени и глядя на затухающие угли. Потом он снова тащил священника на спине, повесив на шею охотничье ружье. Отец Василий засыпал и просыпался под монотонное качание собственного тела на чужой спине, и ему все время хотелось пить. Он не просил воды, понимая, что Чичеру она нужнее.
К вечеру у отца Василия, несмотря на жар лихорадки и слабость, появилась способность соображать и рассуждать. Вися, как мешок, за плечами Чичера, он смотрел, куда садится солнце. Чичер шел примерно по тому же пути, по которому он перед этим убегал от священника. Отец Василий подумал, что ручей, на котором он настиг Чичера и завладел ружьем, мог питать и реку Медведку. Если они пойдут к ручью, то снова окажутся в непроходимых дебрях, а по берегу каменистой речушки идти будет легче. Опять же они пойдут в сторону, где часто бывают охотники.
– Нам надо на восток, – предложил отец Василий, впервые, наверное, за двое последних суток открыв рот. До этого ни он, ни Чичер не общались. Священник был в отключке, да и вообще сильно ослаб. А Чичер был весь погружен в себя.
– Почему? – безразличным тоном спросил Чичер.
– Там речка. Это и вода, и рыба, и дичь какая-нибудь.
Отец Василий хотел добавить, что там могут быть еще и люди, но решил об этом пока вслух не говорить. Чичер снова взвалил священника себе на спину и, шатаясь, пошел на восток. Он останавливался, но не спускал своей поклажи на землю, понимая, что поднять снова уже не сможет. Так они и стояли по нескольку минут, прислонившись к какому-нибудь дереву. Потом Чичер снова шел, продираясь спотыкающимися ногами через кусты, обходя слишком заросшие участки и пригибаясь под низко нависающими деревьями.
Уже давно стемнело, а Чичер все шел и шел. У отца Василия затекли руки, которыми он держал Чичера за шею. Он их почти не чувствовал, но старался держаться из последних сил. Если они сейчас упадут, то уже не встанут. Боль в боку снова стала нарастать. Священник стискивал зубы и терпел, сколько мог, а когда больше не смог терпеть, то сознание послушно опустило его в темноту.
Когда отец Василий открыл глаза, то увидел, что они с Чичером не лежат, а именно валяются рядом, где и упали ночью. Под ними был мелкий щебень и прибрежная трава. Солнце уже встало, и вокруг щебетали птицы. Речка журчала и клокотала в камнях совсем рядом. Она была широкой, метров десять или двенадцать. Около плеса, где они сейчас лежали, вода билась в камнях, а дальше ровно и сильно текла сквозь лесной коридор, круто, с водоворотами.
Отец Василий попытался доползти до камня и напиться. Сделать это удалось не с первого раза и то после того, как он приноровился подтягиваться левой рукой, а отталкиваться правой ногой. Было больно, но терпимо.
Громкое фырканье и хруст щебня заставили священника обернуться. Молодой и не очень крупный медведь стоял в нескольких шагах и, покачивая мордой вверх-вниз, принюхивался к незнакомцам. Отец Василий не знал, что в таких случаях следует делать. Вроде лежать, притворившись мертвым, потому что медведи мертвечину не едят. Или это сказки? Священник не стал прикидываться – наоборот, он громко, насколько мог сильно в его состоянии, закричал и стал махать одной рукой. Медведь оскалил свои толстые желтоватые клыки и заворчал. Он все еще пытался подойти к Чичеру, спавшему или лежавшему без сознания, и понюхать его. Ружье висело у Чичера на шее.
Собираясь подняться хотя бы на колени и попытаться бросать в медведя камнями, священник со стоном стал упираться левой рукой в камни и помогать себе ногами. Но в этот момент Чичер все же открыл глаза. Он резко дернулся и замер, глядя на медведя, который возвышался чуть ли не в метре перед ним. Правая рука Чичера медленно стала передвигаться к курку ружья на его шее. Медведь злобно зарычал и несколько раз встал на задние лапы. Было понятно, что он пытается напугать, чтобы эти двое ушли. Грохнул выстрел, и Чичер, перевернувшись, вскочил на колени. Ружье было нацелено прямо медведю в морду. Скорее всего, заряд прошел мимо, да и Чичер понимал, что ранить медведя дробью – верная смерть в их положении, а напугать можно. Медведь отпрыгнул при звуке выстрела с удивительной для его веса скоростью. Он взревел, демонстрируя свою мощную пасть, повел носом, но запах сгоревшего пороха ему не понравился. Или напомнил что-нибудь из его медвежьей жизни. Не спеша и оглядываясь, медведь вперевалочку удалился в заросли.
Чичер с шумом выдохнул и снял с шеи ружейный ремень. Тяжело поднявшись и опираясь на ружье, он двинулся к реке. Упав на колени, пил долго и жадно, периодически опуская в воду лицо целиком и тряся мокрыми волосами.
– Медведь, – прошептал отец Василий.
– Думаю, что больше не придет, – ответил Чичер.
– Нет. Медведь рыбу ловит. Он за рыбой приходил. Только он не всю ее ест, а только внутренности. Ему жир нужен и протеин. Поищи, рыба должна остаться на берегу.
Чичер тяжело поднялся и побрел по берегу вдоль зарослей. Вскоре он стал ковырять что-то ногой, а потом палкой.