Браки совершаются на небесах
Шрифт:
Она полюбила. Это была счастливая любовь, потому что избранник был и достоин любви, и обожал императрицу… но она оставалась императрицей, пусть и забытой мужем.
У императрицы могла быть только тайная, запретная любовь!
Ее избранником стал штаб-ротмистр кавалергардского полка Алексей Охотников. А впрочем, это она была его избранницей, ибо Алексей первый влюбился в эту милую и обольстительную женщину. Елизавета замечала настойчивые взгляды, которые устремлял на нее красивый черноглазый кавалергард, однако ее самолюбие было настолько уязвлено похождениями мужа, что она сначала
Помогла его родственница, бывшая фрейлина Елизаветы, княгиня Наталья Голицына, в девичестве Шаховская, которая была кузиной Алексея и опекала провинциала, приехавшего из Воронежа в столицу в поисках счастья. Первое время Алексей трудился в Сенате на должности регистратора, а потом деверь пристроил его в кавалергардский полк. Труда особого это не составило – именно таких редкостных красавцев туда и принимали. Алексей страстно желал эту женщину, императрицу – и в конце концов добился ее, как ни трудно было устраивать тайные свидания. Да и когда Алексей снял дом на Сергиевской улице, проще стало ненамного, ибо Елизавете невероятно сложно было вырваться из дворца и приехать на свидание к любимому.
Да, она тоже полюбила Алексея и впервые за много лет почувствовала себя истинно счастливой. Они писали друг другу письма, пряча их в самых неожиданных местах дворца, они испепеляли друг друга огненными взорами и обжигали мимолетными прикосновениями, якобы случайно встречаясь то тут, то там, в коридорах и на лестницах… Алексей был именно тот мужчина, о котором она мечтала всю жизнь, каким так и не стал для нее муж, император!
Все это кончилось тем, чем и должно было кончиться. Елизавета поняла, что беременна.
Поскольку государь давно не навещал опочивальню своей жены, беременна она могла быть лишь от своего любовника.
Она так сильно любила Алексея Охотникова, что какие-то соображения чести, расчета перестали для нее существовать. Если бы она могла покинуть дворец, исчезнуть, уехать за границу, чтобы там соединиться со своим возлюбленным, она была бы счастлива, даже если бы ее имя и было покрыто позором. Поэтому Елизавета отправилась к мужу, рассказала о случившемся и попросила отпустить ее, дать ей свободу: развестись или хотя бы просто разъехаться с ней.
Однако она не учла, что ее позор будет означать позор ее супруга – императора. Разумеется, Александр не отпустил ее. Но и не начал проклинать ее, требовать избавиться от ребенка. Он ведь и сам был виноват перед женой. Он объявил, что ребенок Елизаветы – это его дитя. И хоть мало кто верил этому, злые языки вынуждены были умолкнуть.
Среди тех, кто умолк, но возмущаться не перестал, был великий князь Константин – брат Александра. Сам величайший распутник, он начал презирать и ненавидеть Елизавету. И вот в октябре 1806 года нанятый им убийца ударил ножом Алексея, когда тот вечером возвращался из театра.
Удалось скрыть случившееся: слуги Алексея были убеждены, что барин пострадал на дуэли, а ведь дуэли были запрещены. Поэтому слуги смолчали. Его лечил полковой врач, к нему приезжал лейб-медик Елизаветы, однако все было напрасно: спустя три недели Алексей умер. Накануне смерти в дом на Сергиевской приехала Елизавета, бывшая на последних днях беременности. Она поняла, что любимый ее скоро покинет, надежды нет. Она оставила ему на память прядь своих волос, которая была похоронена вместе с Алексеем.
Спустя три дня после смерти Охотникова Елизавета родила дочь. Поскольку девочка была объявлена ребенком Александра, о ее рождении возвестили народу залпы пушек Петропавловской крепости. Теперь все счастье Елизаветы заключено было в этой девочке, которую звали так же, как мать. Однако она не прожила и двух лет и умерла от внутреннего воспаления: лейб-медик императрицы, который не смог в свое время вылечить Охотникова, не смог спасти и его дочь.
Маленькую девочку хоронили со всеми почестями, которые подобали великой княжне, а Елизавета жалела только об одном: что не может умереть тоже.
Да, жизнь пока еще держала ее на плаву, словно утлую, никому не нужную лодчонку. Она не жила – она выполняла какие-то необходимые жизненные обязанности, бродила по дворцу, словно бесплотная, тихая тень…
Потом грянула Отечественная война.
Двор оставался в Петербурге, прислушиваясь к известиям с фронтов. Мария Антоновна Нарышкина с детьми отъехала подальше от обеих столиц. Царская семья не держала ничего подобного и в мыслях.
Теперь Елизавета приказывала подавать себе чай в кружке, на которой было написано: «Я русская и с русскими погибну».
Тактика отступления и заманивания врага, избранная главнокомандующим Барклаем-де-Толли, который вполне понимал слабость и неорганизованность армии, возмущала наших бравых военных. Барклай был сменен на Михаила Илларионовича Кутузова.
При дворе настроения царили самые разные. Сомневаться в победе было никак нельзя, Елизавета делала что могла, пытаясь поддержать мужа. Она создала женское патриотическое общество помощи увечным воинам и семьям, обездоленным войной. Она уверяла, что французы непременно погибнут в снегах России. Тем самым Елизавета, не отдавая себе отчета, признавала, что армия русская с противником не справится, что надежда только на Господа Бога и русский мороз…
Муж ее именно в это время тоже истово уверовал в Бога. Душевное состояние его и дела страны были настолько плохи, что он последовал совету старинного друга, Александра Николаевича Голицына, обер-прокурора Синода, и принялся искать утешения в Библии…
После сражения при Бородине, в котором потери нашей армии составили сорок тысяч человек, Кутузов понял, что войскам нужна передышка, и оставил Москву.
Первопрестольную спалили.
15 сентября 1812 года в Петербурге попытались отпраздновать очередную годовщину коронации Александра. Однако полиция не исключала, что царя придется охранять не от переизбытка поздравляющих, а от недовольной толпы. Именно его считали виновным за все: за плачевное состояние армии, за бездарность главнокомандующих, за лень и трусость… может быть, его презирали за то, что французов вел в сражения их император, в то время как русский император отсиживался в столице и с трепетом ждал вестей с фронта!