Браслет скифской царевны
Шрифт:
– А если его убьют в бою или он умрет от тяжелой болезни, тебя задушат и положат в его могилу. Ни молодость, ни красота, ни принадлежность к знатному роду не спасут тебя от неминуемой смерти, – нашептывала мать.
И Томирис содрогалась от ужаса, представляя, какая участь ее ждет. По щекам катились прозрачные слезинки, когда она смотрелась в бронзовое зеркало с ручкой, покрытой золотой фольгой. Ее томили неясные предчувствия, сердце замирало от предвкушения любви, которой она еще не познала. Неужели
С тоской следила царевна за полетом птиц в необъятном синем небе, завидовала ветру, свободно веющему над выжженной солнцем степью. Ах, как бы ей хотелось стать этим ветром – вольным и быстрым, непокорным, летящим, куда ему вздумается!
– Что мне делать? – спрашивала она у матери. – Как быть?
Однажды в тихую летнюю ночь печальная гречанка вывела дочь из шатра и показала ей извилистую туманность Млечного Пути.
– Только эта дорога уведет тебя отсюда. Как и когда – не знаю. Скоро…
– Откуда тебе это известно? – удивилась Томирис.
– Я умею гадать по звездам. Давным-давно, в юности, я готовилась стать жрицей в храме Гекаты. Но богиня отвернулась от меня…
Она сняла с руки браслет, с которым никогда не расставалась, и протянула дочери.
– Возьми его, надень на левое запястье и никогда не снимай.
Над степью стояла неподвижная прохлада. Пахло дикими травами. Стрекотали цикады. Красная луна томно взирала на свои владения. В ее свете камни браслета таинственно мерцали, словно тусклые звезды.
Томирис вернулась в шатер, зажгла масляный светильник и принялась рассматривать подарок. Сколько она себя помнила, этот браслет всегда был на руке матери. Он казался обычным, разве что более тонкой работы, чем другие украшения из золота. Его поверхность сплошь унизывали жемчужины, ониксовые и сердоликовые бусины, а по краям располагались красивые фигурки мужчины и женщины, сплетенные в объятиях…
Госпожа Бердянина уснула, и окончание истории перешло в ее сновидение, наполнив его топотом скифских коней, вереницей кибиток и степной пылью…
– Ты стонала во сне, – сообщил ей наутро господин Бердянин. – Что-то болело?
– Сердце…
За завтраком она все еще вспоминала свой сон: царевна Томирис на погребальном ложе в багровом свете факелов поворачивает лицо и обращает на нее взгляд, тянет руки. Вместо глаз у нее – зияющие в черепе провалы, а вместо рук – кости скелета. Браслет слетает с запястья и катится по полу прямо к ногам Бердяниной…
– Что с тобой?
Жена вздрогнула и схватилась за сердце. Трофим Иванович кинулся за лекарством.
– «Скорую» вызвать?
– Не
Она положила таблетку под язык и, прерывисто дыша, откинула голову на высокую спинку стула.
– Это я виновата! – простонала она. – Зачем мы отправляли Олежека к папе в Керчь? Там он попал в плохую компанию, связался с этим хулиганом Жекой!
– Во-первых, твой отец души во внуке не чаял, а во-вторых, там море, целебный воздух, фрукты. Кто ж знал, что все так обернется? Кстати, Жека – вовсе не хулиган, как ты выражаешься, а обыкновенный парнишка из рыбацкой семьи. Работяга. Культуры ему, может, и не хватает, но в остальном – нормальный мужик. Не забывай, что этот Жека спас нашего сына!
– Да… ты прав…
Тиски в груди госпожи Бердяниной разжались, и она перевела дух, порозовела, почувствовав себя лучше.
За неделю до отъезда Олегу позвонил из Керчи тот самый Женя Крамаренко, с которым они попали под обвал.
– Ты как, старик? Поправился?
– Почти. Если бы не ты… В общем, я твой должник.
– Брось! Какие счеты между друзьями? – смутился Жека.
– Ладно, разберемся. С наступающим тебя! Есть шанс встретиться.
– Слу-у-ушай, было бы здорово! – обрадовался приятель. – Приглашаешь к себе в Москву?
– Наоборот, хочу в Керчь смотаться на праздники. Люблю зимнее море. Вместе Новый год отметим. С меня угощение, выпивка – попируем! С девушкой тебя познакомлю. Тебе столичные девушки нравятся?
Крамаренко промолчал.
– Что затих? Другие планы? Жаль…
– Да нет… – спохватился Жека. – Я с удовольствием. Тут такое дело… У тебя все в порядке?
– В каком смысле?
– Ты с нашими переписываешься? По электронной почте? Ну, кто куда ездил, что копали, какие у кого новости?
Олег оглянулся, нет ли поблизости матери, прикрыл трубку рукой и понизил голос:
– Переписываюсь. Только мне странные сообщения приходили уже три раза. Не пойму, что за фигня?
Крамаренко сглотнул – громко, судорожно:
– Тебе… тоже?
– Что значит «тоже»?
– Это случится в новогоднюю ночь. Готовься…
У Олега заныло в висках, закружилась голова. Он глубоко вдохнул и опустился на стул. Сидя разговаривать удобнее.
– Блин, Жека, это твоя работа? Признавайся. Ты меня разводишь!
– Да ты что? Зачем м-мне! – волнуясь, приятель начинал заикаться. – Я сам с-сначала принял за разводняк, а потом… д-достали меня эти угрозы. Решил тебе п-позвонить, узнать…
– Почему именно мне?
Крамаренко на мгновение запнулся. Действительно, почему первым ему вспомнился Олег Бердянин?
– П-понятия не имею. Чутье!
– Больше такие сообщения никто не получал?
– Я ни от кого н-ничего не слышал. Правда, и сам рот держу на замке. Тебе вот только п-признался. Неохота паникером выглядеть. В-вроде бы бояться нечего, а мороз по коже идет. Как увижу эти с-строчки, аж скулы сводит. Даже не страх – жуть накатывает. Почту п-проверяю, и пальцы дрожат. Никогда такого не было!