Брат герцога
Шрифт:
Связанным его подвели к двери.
— Ваше высокородие, — услыхал князь Борис за собою шепот Иволгина, обращавшегося к офицеру, — не худо было бы осмотреть: нет ли бумаг каких-нибудь тут. Всяко может быть! Личность слишком подозрительная, и могут такие конъюнктуры открыться…
Офицер с улыбкой оглядел почти пустую комнату, в которой они арестовали Ордынского, и, не видя тут ничего похожего на мебель, где можно было бы хранить бумаги, пожал плечами, а затем так же тихо проговорил:
— Ну, у этого, кажется, и вовсе никаких бумаг нет! Чарыков-Ордынский вдруг остановился, поднял
— Разве только в одной этой комнате у меня могли быть спрятаны бумаги? Дом велик.
Этого было достаточно, чтобы дух ищейки в полной силе проснулся у Иволгина. Он стал доказывать офицеру необходимость перешарить весь . дом, чтобы найти бумаги, о которых якобы проговорился князь.
— Поймите, ваше высокородие, — опять зашептал он офицеру, отведя его в сторону, — ведь если он причастен к делу Волынского, то тогда нельзя же без бумаг. Это очень необходимо.
Офицер, видимо, боявшийся одного только: упрека со стороны начальства в плохом исполнении своих обязанностей, во избежание этого поддался убеждениям Иволгина. Они оставили Ордынского под надзором солдат и отправились осматривать все его владение.
Этот дом со своими покривившимися полами, с изломанной на дрова Ордынским мебелью, с местами отставшею от стен и висевшею тряпками расписною холстиною представлял собою полную картину запустения, был запылен и покрыт паутиной.
В одной только комнате нижнего этажа, где висел написанный масляными красками портрет красивой женщины, опиравшейся на стул с гербом князей Чарыковых-Ордынских, стояло большое, крепкое палисандрового дерева бюро, не только пощаженное временем, но, напротив, казавшееся еще более крепким вследствие своей старости.
Иволгин первым кинулся к нему; но замки бюро были крепки, и открыть его так сразу было трудно.
Ордынский думал именно об этом бюро, когда сказал о своих бумагах, и теперь, сидя со связанными пуками под надзором солдат, знал, что офицер и сыщик именно возятся у этого бюро. Ему важно было, чтобы они сами ничего не могли сделать и позвали его туда.
Так и случилось. Офицер вернулся и потребовал ключи от бюро. Ордынский покачал головою и ответил, что ключей нет. Его обыскали, обшарили все кругом и, не найдя ничего, велели вместе с солдатами идти в ту комнату, где стояло бюро. Там при князе офицер велел солдатам сбить замки.
Когда принялись за дело, князь, как бы видя, что ему уже ничего не оставалось делать другого, сказал:
— Стойте! Все равно я сам покажу. Замки с секретом, и ключей не нужно. Вот поверните кольцо поперек, а другое — в противоположную сторону.
Иволгин отстранил солдат и подскочил сам.
— Так? — обратился он к Ордынскому, передвинув кольца по его указанию.
— Теперь нужно вот этот гвоздь надавить, — продолжал тот и сделал нетерпеливое движение, потому что связанные руки мешали ему показать, какой нужно было надавить гвоздь.
В бюро было вколочено в разных местах много медных гвоздей, и Иволгин не мог найти тот, который следовало.
— Нет, не этот, — сказал Ордынский, как бы сердясь на непонятливость Иволгина. — Пустите, я сам сделаю. — Он дернул связанными руками и с видимой досадой опустил их, не имея возможности помочь Иволгину. — Да пустите! — повторил он. — Ведь это ж минутное дело! — И, обернувшись спиной к одному из солдат, он приказал развязать себе руки.
Солдат взглянул на офицера и с его молчаливого согласия быстро и ловко распустил веревку.
Все это произошло вдруг, почти мгновенно, так что никто, даже Иволгин, опомниться не успел.
Но как только веревка была распущена, Чарыков выпрямился, оттолкнул солдата и кинулся к двери, противоположной той, в которую они вошли, и, захлопнув ее за собою, щелкнул замком, два раза повернув ржавый ключ.
Офицер растерянно оглядел всех и остановился глазами на Иволгине. Тот улыбнулся с твердою уверенностью в том, что арестованный не уйдет от них, и спокойно сказал офицеру:
— Ваше высокородие, велите дверь сломать. Ведь уйти ему некуда. Кругом дома часовые стоят.
Офицер опомнился и сам принялся ломать палашом дверь. Солдаты налегли на нее плечом.
Раздался треск. Дверь поддалась и раскрылась… но следующая комната была пуста. Обшарили весь дом: Чарыкова-Ордынского нигде не было. Расставленные кругом дома часовые клялись и божились, что никто на их глазах не выходил из дому.
XXI. В ТАЙНИКЕ
Князя Бориса спас потайной ход, проведенный его отцом из дома в подземный этаж беседки, где в последние годы своей жизни он напивался с избранными приятелями, боясь иначе быть зарезанным в бесчувственном состоянии опьянения.
О существовании этого хода. Борис знал давно, причем ему было известно, что искусно замаскированная дверь в него находится в комнате, соседней с бывшим кабинетом его отца, где стоит бюро.
Вырвавшись от солдат и заперев за собою дверь, он, боясь одного только, чтобы дверь тайника не была испорчена, бросился к ней и надавил пружину. Дверь послушалась — отворилась. Князь Борис был спасен.
Закрыв ее за собою, он слышал, как ломились солдаты, как разнесли они дверь и как затем бегали по дому, напрасно ища его.
Как-то особенно ребячески-весело билось у него сердце в это время — и замирало, и снова билось. И почему-то казалось, что этот так ловко удавшийся ему случай послужит ему залогом всяких удач и на будущее время.
Он с каким-то особенным интересом к себе и к своему будущему, когда в доме все затихло, ощупью, осторожно спустился по каменной лестнице, начинавшейся почти от самой двери, и, расставив руки, пробрался по темному проходу в тайник под беседкой.
Он уже бывал тут после смерти отца и помнил, что здесь можно устроиться очень недурно. Тайник был весь выложен камнем и обшит досками. Над ним был крепкий свод с отдушинами и оконцами, хорошо замаскированными находившеюся наверху беседкой. Тут же была устроена печка, настоящая кафельная, на бронзовых золоченых ножках, какие бывали во дворцах в прежнее время. Разумеется, нужно было все это привести в порядок для того, чтобы окончательно поселиться тут.