Брат лучшей подруги
Шрифт:
– Плохо, что Яс нет. – Пэтч зевнул. – Я в кровать. У Миранды голос как туманный горн, я всю ночь не спал от ее ора.
Себ повернул голову на звонок городского телефона:
– Сумасшедшее утро. Отец заявился на рассвете, телефон звонит, когда еще и шести нет. А я просто хочу кофе.
Пэтч улыбнулся:
– А я просто хочу обратно мой дом. Себ тоже улыбнулся:
– Тогда выгони эту скандалистку. Пэтч поежился:
– Я поживу здесь, пока она не успокоится.
«У отца жуткая аллергия на ссоры», –
– Себ, это Роуэн. Роуэн Данн.
Себ узнал ее голос, как только услышал свое имя, и утратил дар речи. «Роуэн? Какого…»
– Себ? Я тебя разбудила? Извини.
– Роуэн, как неожиданно.
– Я в Йоханнесбурге, в аэропорту.
Себ отбросил любопытство и смирился с неизбежностью.
– Что-то случилось?
– Почему ты всегда сразу предполагаешь худшее?
– Ну, должно же случиться нечто из ряда вон, раз ты в стране, которую ненавидишь, где живет семья, с которой ты не общалась много лет, и звонишь мне, хотя когда-то сказала, что я фурункул на заднице человечества. – Себ переждал напряженную тишину.
– Я на мели и без крыши над головой. А еще меня депортировали из Австралии, – неохотно призналась Роуэн.
Вот оно что.
– У тебя проблемы? – Он старался говорить спокойно. Задолго до того, как она уехала, слово «проблема» стало ее вторым именем. Скорее даже первым.
– Нет, все хорошо. Просто они выяснили, что много лет назад я находилась в стране дольше положенного, и выставили меня.
По сравнению с тем, что она раньше выкидывала, это небольшое правонарушение. Себ вошел в гардеробную, снял с вешалки джинсы, натянул их. Прижал кулак ко лбу и уставился в пол.
– Себ, ты там?
– Ага.
– Не знаешь, где мои родители? Я звонила им, но никто не ответил.
– Они уехали в Лондон и на время своего отсутствия сдали дом заезжим исследователям из Пекина. А вернуться должны недели через две-три.
– Ты меня разыгрываешь! Мои родители укатили за моря, и мир не остановился? Как такое вообще возможно?
– Сам удивлен.
– А Калли все еще в шопинг-туре?
– Ага. Еще одна долгая пауза.
– Тогда конец. Остаешься только ты. Сделай мне одолжение.
Он? Себ посмотрел на часы и удивился, что они еще тикают. Почему время не остановилось и монашки не катаются в аду на коньках, раз уж Роуэн просит о помощи его.
– Я думал, ты скорее закапаешь в глаза расплавленный воск, чем снова попросишь меня о чем-нибудь.
– Ты меня в чем-то обвиняешь? Ты ведь мог заплатить залог, чтобы меня выпустили из тюрьмы, сволочь!
Ну вот оно, здрасте! Прежний тон голоса, доводивший его в юности, дерзкий, с издевкой. Как ногтями по школьной доске.
– Твои родители не хотели этого. Пытались преподать тебе урок. И еще хочу заметить, что обзывательства не самый лучший способ заставить меня что-нибудь для тебя сделать. А, Роуэн?
Себ услышал, как она выругалась, и улыбнулся. О, ему так нравится, что Роуэн зависит от его милосердия.
– Чего ты хочешь, надоеда?
Надоедой он называл ее в детстве. Блондинка Калли прозвала ее черной красавицей, сокращенно ЧК. У Роуэн волосы темные, как вороново крыло, темные глаза и нежнейшая белоснежная кожа. Она сногсшибательно красива и, казалось, с самого рождения умела пользоваться своей внешностью. К несчастью, к этому прилагался характер бешеного барсука. Определение «надоеда» подходит ей куда больше и ужасно ее бесит. Приятный бонус.
– Когда вернется Калли?
Себ знал, почему Роуэн спросила об этом. Она лучше будет грызть ногти, чем примет помощь от него. Но его сестра часто и подолгу путешествовала, закупая продукцию для модного магазина.
– В конце месяца.
Снова ругательство.
– Зато твой брат Питер все еще в Бахрейне, – язвительно добавил Себ и снял с вешалки рубашку.
– Знаю. Я не настолько отдалилась от семьи! – Она повелась. – Хотя понятия не имела, что родители планировали уехать. Они никогда не путешествуют.
– Они решили все довольно быстро. – Себ вернулся в спальню и уставился на черно-белые пейзажи с видами пустыни, висевшие над смятой кроватью. – Ну так как? Теперь, когда точно знаешь, что, кроме меня, надеяться не на кого, ты расскажешь, в чем дело?
Роуэн глубоко вздохнула:
– Мне нужно вернуться в Лондон, и я подумала, не одолжишь ли ты…
«Когда рак на горе свистнет».
– Нет, я не дам тебе денег.
– Тогда купи билет.
– Дай-ка подумать секундочку. М-м-м. Нет, билет до Лондона тоже не куплю.
– Ты садисткий придурок!
– Зато куплю билет до Кейптауна, чтобы твоя костлявая задница оказалась дома.
На фоне шума аэропорта Себ услышал вздох разочарования.
– Я не могу.
Что? Она признала вину и разбита? Он думал, что не доживет до этого. Роуэн вернулась, позвонила ему. И говорит вполне разумно. Боже милостивый!
Себ знал, долго это не продлится, и они, проведя вместе десять минут, захотят убить друг друга. Они как вода и масло, как солнце и снег, как огонь и лед.
Он инстинктивно взглянул на окно и увидел, как его спокойная, размеренная, упорядоченная жизнь, злорадно показав средний палец и помахав на прощание, выбросилась из окна.
Вольные души. Ну почему они его изводят?
– Принимай решение, Эн.
Роуэн проигнорировала сокращение прозвища, верный знак того, что спорить больше не в состоянии.
– Мобильник сдох, у меня около сотни фунтов и ни одного знакомого в Йоханнесбурге. Пожалуй, я закину свою задницу в самолет до дом… до Кейптауна.