Брат по крови
Шрифт:
— Мы будем защищаться, — сказал Ваха. — Женщин отправим в горы, а мужчины останутся…
— Вы умрете, — сказал я ему.
— Наверное, умрем, — ответил он. — Но мы не пустим шакалов в наш аул.
— Не называй их так, — сказал я.
— Прости, я забыл, что это твои братья…
— Нет, дело в другом. Эта война превратила нас всех в зверей, — сказал я. — И вас, и нас. А шакалы… Шакалы — это те, кто начал войну.
— Кто же ее начал? — машинально спросил меня Ваха.
— А пойди сейчас разбери, — сказал я. — Кому-то, видно, эта война была нужна. Войны сами собой не случаются.
Я мельком глянул на Зазу. Она встала на ноги и теперь пыталась стряхнуть с себя ржавую здешнюю пыль. Колени ее были содраны. Несчастная ты дура! — подумал я. И тебя не обошла стороной эта война, и тебе она душу искалечила. Насмотрелась ужасов, привыкла, что все в этой жизни замешано на крови, вот и решила с помощью крови добыть себе счастье. Но разве так его добывают? Ты ведь не зверь… Впрочем, ты и есть зверь, и человеком тебе стать уже будет трудно. А я никогда тебя не прощу за то, что ты сделала. Понять тебя, учитывая твое звериное воспитание, еще смогу, но простить — никогда. Слышишь? Никогда! Я любил Илону и буду любить ее до конца жизни. А ты… Ты так дикаркой и останешься. Конечно, если тебе повезет и тебя не убьют на этой войне. Я не хочу твоей смерти, но я не заплачу, если тебя убьют…
Где-то внизу послышался надрывный и протяжный рев дизельных двигателей, и следом в самом центре аула разорвался снаряд. Вторым снарядом снесло верхнюю часть минарета, на котором находился здешний муэдзин.
— Доктор, мне пора, — сказал Ваха. — Послушай, я знаю, ты ненавидишь эту девчонку, — он кивнул на Зазу. — Но, во имя Аллаха, спаси ее. Если останусь жив, отблагодарю.
Я насупил брови. Мне не хотелось больше иметь никаких дел ни с Зазой, ни с кем-то другим из этого дикого семейства. Но что было делать? Меня просили спасти человека. Я знал: если наша братва прознает про то, что именно Заза убила сержанта Петрову, ей этого не простят. В лучшем случае пристрелят, как последнюю собаку, в худшем… Об этом и думать не хотелось. На войне все люди — звери, и они на все способны.
Ваха ушел, а мы остались. Вокруг нас собрались старики, женщины, дети. Все Вахино семейство. Люди молчали. Все смотрели на меня, будто ждали, что я спасу их. А тем временем в селении уже творилось что-то невообразимое. Повсюду гремели взрывы, слышался лязг гусениц и монотонный звук пулеметных очередей. От взрывов сотрясалась земля; кричали люди; неистово лаяли собаки.
— Сейчас мы пойдем в горы, — наконец сказал я. — Те, кто посильнее, должны помогать слабым. И не отставать, понятно вам?
Люди закивали.
Оценив обстановку, я решил, что нам следует идти вдоль оврага, что находился на задках подворья. В ту сторону солдаты не стреляли — они били прямой наводкой по жилищам, по движущимся целям — людям и домашним животным. Я направился в глубь двора, и все гуськом потянулись за мной. Неожиданно позади нас раздался взрыв. Я оглянулся и увидел, что снаряд угодил прямо в дом, и тот осел, подняв над землей густые клубы пыли. Я оцепенел от ужаса. Недавно еще я был гостем этого дома, а теперь его нет… Беда, какая страшная беда! — подумал я. Хотел было уже идти дальше, как вдруг мои глаза различили в рыжей пелене пыли чью-то фигуру. Я оставил людей и бросился назад.
Это была Заза.
— Ты что, с ума сошла?! — закричал я на нее. — Почему стоишь? Тебя же убьют, дура! А ну-ка быстро за мной…
Но Заза и бровью не повела. Она стояла, прижав тонкие руки к груди, и была похожа в эту минуту на подранка.
Снова неподалеку от нас разорвался снаряд.
— Заза, не дури! — воскликнул я. — Быстро за мной!
Но она как будто не слышала меня.
— Что с тобой? Ну, очнись! — закричал я и стал трясти ее за плечи.
Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом.
— Я пойду с тобой, но ты должен сказать, что любишь меня, — едва слышно проговорила она.
Я растерялся. Что делать?
— Пойдем!
— Нет, ты не ответил мне…
— Я тебе потом отвечу, — про себя ругая ее последними словами, сказал я. — Потом, слышишь?
— Нет, ты сейчас скажи…
Она настаивала, а я даже в такой ситуации не мог солгать ей. Ведь я помнил, что это она убила Илону. Я рванулся к ней, изловчившись, схватил ее на руки. Она отбивалась, она кричала что-то по-чеченски, она кусалась, царапалась, а я терпел все, потому что знал, что должен спасти ее.
— Отпусти меня! — кричала она. — Жаба ты болотная! Я не хочу с тобой идти. Ты не понимаешь меня, ты ничего не понимаешь!
— Я понимаю, я все понимаю! — бормотал я, прилагая немало усилий, чтобы справиться с дикаркой.
— Нет!
— Да!
— Ты — жаба болотная!
— Жаба, жаба, — соглашался я.
— Ты индюк дохлый…
— Да, и индюк дохлый тоже…
— Ты жестокий, бессердечный человек…
— Может быть, может быть, — продолжал соглашаться я.
— Я хочу умереть!
— А вот этого я тебе не дам сделать. Меня же брат твой потом зарежет.
— Кто, Ваха?
— Да, Ваха.
— Не зарежет… Он добрый.
— Да, добрый, но меня он зарежет.
Она никак не могла успокоиться. Она продолжала биться в моих руках, как бьется рыба, попавшая в сеть. Я не знал, куда я ее несу, но я ее нес, потому что я обещал Вахе, что спасу ее. А еще потому, что она была слишком молодая, чтобы умирать. Нет, она должна была жить, при этом жить долго. Она должна была дожить до лучших времен и увидеть, что в мире, кроме войны, есть и нечто другое. Начинался новый век, где нам предстояло замолить прежние свои грехи. Мы сеяли доброе и одновременно разрушали это доброе. В новом веке должно было случиться наше прозрение. И я в это свято верил и хотел, чтобы Заза в это тоже поверила. Вот поэтому я и не хотел, чтобы она умерла.
А где-то за нашей спиной продолжали греметь взрывы. Шел бой. Отряд чеченцев занял круговую оборону и пытался не пропустить федералов в аул. «Чехи» подбили из гранатометов танк и две боевые машины пехоты, тем самым преградив путь остальной технике. Дороги в этих местах узкие, и любой завал становился непреодолимым препятствием. Тогда на штурм пошла пехота, которую поддержала артиллерия. В бою погиб весь чеченский отряд. Погиб и Ваха — взрывом ему оторвало ноги, и он истек кровью. Подступы к аулу были густо усеяны трупами. И стервятники, почуяв добычу, поднялись в небо и там стали ждать своего часа. Для них смерть — это жизнь. На то они и стервятники…